Выбрать главу

  ...Сначала проводили домой Люду, потом Надю.

  ...Лёня с нетерпением спрашивает:

  - Ну, и где это сейчас у тебя припрятано?

  - В нашем сарае.

  Игорёк поторапливает:

  - Надо до темноты успеть посмотреть.

  Идём к нашему шестиквартирному дому около клуба "Рыбник". Заходим во двор, потом в сарай. Тайна спрятана там мной в куче саксаула.

  Вытаскиваю её оттуда. Нет, в темноте сарая ничего не разглядеть. Тут и фонарик не поможет. Осторожно выглядываю из его дверей во двор. Соседка, тётя Зина, вышла развешивать бельё. А уйдёт со двора она, так кто-то другой туда выйдет. И стемнеет уже вот-вот. А тайну, я это уже точно знаю, придётся рассматривать внимательно и долго.

   Нет, сегодня ничего не получится. Рассмотрим это, когда следующий раз будем на Проходе. Под ярким солнцем, где-нибудь в сторонке от всей прочей публики. Там моя тайна станет нашей общей.

   3. ЭТО

  Аральск без клуба "Рыбник" - как... Ну, например, как... Нет, тут не стоит и пытаться подобрать подходящее сравнение. Ну что такое Аральск без "Рыбника"?

  Живущие ближе к порту, чем к рыбкомбинату, тут же обиженно надуют губы: "А что такое Аральск без клуба "Маяк"? Вслух говорить этого, конечно, не стоит, чтобы лишний раз не обижать портовских, но про себя, ухмыльнувшись, можно поехидничать: "Всякий кулик..."

  Есть, например, в задней, кирпичной, ограде летнего кинозала "Маяка" хоть одна дырка, через которую можно на дармовщинку смотреть кино? А в деревянной задней стенке "Рыбника" - на любой рост. Если, конечно, не хлопать ушами и не приходить сюда, когда киносеанс уже начался, и все дырки давно заняты. Но если даже заняты ещё не все из них, то через некоторые до конца кино всё равно можно не досмотреть. Потому что есть и персональные дырки. Если ты как-то не поленился, нашёл в доске стены слабину, расковырял в ней приличных размеров дырку под свой рост, вырезал рядом череп и кости, - то разве не вправе ты подойти к этой дырке хоть в середине картины, отодвинуть плечом припавшего к ней пацана, и на его недоумённое "Ты чё?" спокойно ответить: " А ни чё! Свои дырки надо иметь..."

  Да, пожалуй, не "зимний" кинозал - главная часть "Рыбника". Пожалуй, главнее, а уж про тёплое время года и говорить нечего, - главнее сад "Рыбника", где находятся и летний кинозал, и танцплощадка, и бильярдная, и большая беседка, и мастерская художника "Рыбника" дяди Мити, куда иногда можно заглянуть краем глаза...

  И, всё-таки, главное, хоть для зимней, хоть для летней частей "Рыбника", - это кино. А кино в Аральске - это, действительно, важнейшее из искусств. Потому как другие виды искусств у нас в городе пока - в коротких штанишках.

  Рядом с воротами сада "Рыбника" установлен стенд, состоящий из двух больших выдвижных фанерных щитов. На одном из них - написанное дядей Митей крупными буквами название сегодняшней картины с началами сеансов, а на втором расклеены плакаты кинопроката, анонсирующие программу на месяц. Кинопрокат поступает правильно - плакаты тоже находят своего благодарного зрителя.

  Но ведь Аральск - это вам не хутор о четырёх домах. Как, например, узнает, какое сегодня в "Рыбнике" кино, человек, пути-дороги которого пролегают не мимо клуба, а около почты, аптеки, универмага, базара, других центров кипучей городской жизни? Вот для этого у дяди Мити заведены небольшие фанерные афишки, на которых он каждый день пишет название новой картины и начало сеансов. Афишки эти вывешиваются на давно вбитых для этого в нужных местах города гвоздях, а вчерашние приносятся обратно в мастерскую художника.

  Не только кино-афиши делает художник "Рыбника" дядя Митя. Очередное социалистическое обязательство рыбкомбината перед партией и народом на огромном транспаранте, вывешенном над воротами сада: добыть в этом году сто тысяч центнеров рыбы - это тоже его работа. Портреты передовиков того же рыбкомбината в фойе зимнего зала. Приходилось дяде Мите выписывать вывески городских магазинов, мастерских, парикмахерских и много чего другого, к чему обязывало его звание художника.

  Но, пожалуй, самым популярным произведением дяди Мити была картина на огромном листе фанеры, прибитом к двум капитально врытым в землю около "Рыбника" столбам. Даже новенькое, ещё пахнущее свежей краской, такое оптимистичное и в светлую даль зовущее социалистическое обязательство рыбкомбината никогда не собирало столько зрителей. И не соберёт, даже если этим обязательством будут не сто тысяч центнеров, а все двести. И на портреты передовиков никто не засматривается. А вот у этого произведения... Для меня, например, долгое время в мировом изобразительном искусстве не было равных ему по выразительности и художественной ценности. И если бы мне ещё пару-тройку лет назад доверили решать, чем увенчать вершину этого искусства - "Моной Лизой" Леонардо да Винчи или этой картиной дяди Мити, - я бы, не раздумывая, выбрал второе.

  ...Браконьер в тёмной мешковатой робе, перегнувшийся через борт своей лодки и уже поднявший острогу, чтобы насадить на неё здоровенную рыбину, - этот браконьер вдруг со злобным удивлением видит чью-то руку на своём запястье. На мой вкус, это удивление на искажённом лице браконьера представляло куда большую художественную ценность, чем пресловутая улыбка Моны Лизы. Знатоки, конечно, тут же вознегодуют: ну как можно сравнивать какого-то клубного художника с Леонардо да Винчи: в улыбке Моны Лизы - столько интригующей недоговорённости, а тут... Не надо ахать, товарищи знатоки, если вы никогда не были около "Рыбника" и не видели это художественное произведение. И в этом компоненте дядя Митя не проигрывал Леонарду да Винчи. В его картине интригующей недоговорённости было сто пудов! Не только нарушителю закона, но и зрителю было совершенно непонятно - откуда появился этот нависший над преступником крепкий молодец в ладно скроенной спецовке, с красной повязкой на рукаве. Не видно ни судна, ни катера, ни самой малой лодочки, на которых он мог бы приплыть сюда. Вывод мог быть только один - он появился откуда-то из поднебесья, олицетворяя собой те высшие силы, от суда которых аральским браконьерам не уйти. Это вывод мог подтолкнуть зрителя и на какие-то религиозные размышления, но художественная ценность картины всё равно полностью искупала этот её идеологический огрех.