— Она не дама, — довольно резко промолвил писатель и сразу же пожалел об этом. — Думаю, нам пора возвращаться к вашему отцу.
— Он еще читает, — ответила Анастасия с явным неудовольствием. — Мы только напрасно его потревожим. Как вы думаете, сколько стоит ее платье?
Пока Михаил собирался с мыслями, его спутница продолжала:
— Наверное, дорого. Думаю, оно парижское. Здесь все так красиво одеваются! Дамы в казино такие элегантные! Я ужасно хотела бы иметь хоть один наряд, как у них… Но маман и слышать ничего не хочет. Она не одобряет… как она выражается, пустые траты. Ходит в своем ужасном чепце, в перешитом темно-зеленом платье и не видит, как над ней все смеются…
Анастасия продолжала изливать душу, а Михаил слушал ее со все возрастающим изумлением. Он чувствовал, что для девушки то, о чем она говорила, — больное место и, пожалуй, повод для драмы, но не мог отказаться от ощущения, что она преувеличивает. Он бросил взгляд на ее наряд: ну да, простенькое платье, коричневое, практичное, оборки по минимуму, и никаких тебе шлейфов. Но он был мужчиной и совершенно не понимал, как можно всерьез страдать из-за таких пустяков.
— Мне кажется, только недалекие люди судят по одежде, — довольно неловко заметил он. — Вам не стоит обращать на них внимания.
— Но ведь нет ничего плохого в том, чтобы быть хорошо одетой, — наивно ответила Анастасия. — У меня душа в пятки уходит, когда я думаю, что госпожа Меркулова увидит меня… такой.
— А разве она приезжает? Петр Николаевич говорил мне, что она задерживается в Париже…
— Нет, она обещает послезавтра быть в Бадене. Мы получили от нее телеграмму.
…Не то чтобы Михаил насторожился, но ему все же показалось странным, что ни разговорчивая Глафира Васильевна, ни добродушнейший Петр Николаевич не сообщили ему о приезде своей родственницы. Интересно, почему они о нем умолчали?
«Наверное, просто не успели сказать, — утешил себя Михаил. — Скажут сегодня за ужином».
Но за ужином Петр Николаевич говорил о чем угодно, только не о генеральше Меркуловой, а Глафира Васильевна жаловалась, что за Фифи опять не уследили, и она опять чуть не сбежала, так что Михаил поднялся из-за стола с неприятным ощущением, что его пытаются обвести вокруг пальца.
«Почему такая скрытность? Они посвящали меня во все дела, а теперь вдруг — молчок…»
Он знал, что Тихменёв живет в гостинице «Европа» и еще не уехал, но обсуждать Назарьевых с редактором было совершенно бесполезно. Во всем Баден-Бадене у Михаила имелся только один знакомый, с которым он мог поговорить о Назарьевых, но идти к нему писателю совершенно не хотелось. Однако, пересилив себя, писатель на следующий день отправился на виллу графини Вильде. Вера Андреевна сидела в гостиной, читая письмо, и, когда она отложила его в сторону, Михаил успел заметить, что оно помечено островом Маврикий.
— Только не говорите мне, что вы добрались сюда пешком, — заметила графиня, испытующе глядя на гостя. Михаил посмотрел на свои запыленные сапоги и смутился.
— Представьте себе, — продолжала Вера Андреевна, отмахнувшись от его жалких попыток со-лгать, — я еще не завтракала, так что вы составите мне компанию. Возражения не принимаются, — добавила она, очаровательно улыбнувшись.
Гость был готов возмутиться, но покорился и был за то вознагражден сытным завтраком, скорее смахивающим на ранний обед. Из приличия он все же пытался отказаться от некоторых блюд, но все неизменно заканчивалось тем, что их ставили перед ним, а потом он оказывался почему-то перед пустой тарелкой и с приятной тяжестью в желудке. «Ем, как Собакевич, — мелькнуло у него в голове, — даже стыдно, ей-богу. — Тут его мысли приобрели иное направление. — А она? Какой она персонаж? Ну уж точно не гоголевский…»
Разговор зашел о Тихменёве, и Михаил, увлекшись, пересказал то, что слышал от редактора о его поездке в Венецию и встрече с Герценом. Ему было любопытно, как отреагирует на упоминание знаменитого политэмигранта богатая светская дама. Писатель бы не удивился, если бы она замахала руками и капризным тоном потребовала бы не упоминать при ней имя «этого чудовища», но Вера Андреевна в который раз удивила его.
— Вы знаете, что у Александра Ивановича есть брат? — спросила она.
Авилов признался, что только что услышал об этом обстоятельстве от своей собеседницы.
— Сводный брат по отцу, — продолжала графиня, — и зовут его Егор Иванович. Покладистый, тишайший и добрейший человек, полная противоположность своему именитому родственнику. Такие люди, как Егор Иванович, не умеют устроиться в жизни и обыкновенно умирают в полной нищете, потому что окружающим очень легко их обирать.