A. M. Каледин отвечал командующему через посредство Лукомского, что в этом случае для защиты Новочеркасска у него останется всего 147 штыков… Члены Донского правительства рекомендовали атаману немедленно оставить город и отправиться собирать по станицам верные части, которые могли бы быть привлечены для борьбы с наступающими красногвардейцами. Каледин отказался от предложения, посчитав недопустимым оставить столицу в крайне тяжелом положении и прятаться по станицам.
Надломленный морально, неоднократно сталкивавшийся с непониманием своих атаманских задач, которых у него было в достатке, помимо военных своими соратниками, Каледин оказался подавлен невозможностью справиться с вышедшими из-под его контроля казаками. В тот же день, после совещания с представителем Добровольческой армии и правительством Дона, атаман Каледин выстрелил себе в сердце.
Самоубийство атамана неожиданно пробудило искру раскаяния у предавшей его части казачества, интуитивно почувствовавших приближение далеко не благоприятных для Дона перемен. Собравшийся Малый казачий Круг выбрал наказным атаманом генерала Назарова, тот в свою очередь отдал приказ о мобилизации казаков от 18 до 50 лет и формировании новых казачьих частей. В спешном порядке эти части перебрасывались против наступающих красногвардейцев, и после непродолжительных боев наступление красных было приостановлено.
В эйфории легкой победы казаки посчитали для себя возможным разойтись по станицам, считая, что полученный красногвардейцами урок отобьет у них охоту продвигаться дальше.
Наблюдая за происходящим стихийным казачьим отпором красным и последовавшей за ним беспечностью, выразившейся в оставлении фронта после первой удачной операции казаков против красных, Корнилов все более укреплялся в своем мнении относительно ухода добровольцев на Кубань. Через своего представителя в Новочеркасске, генерала Лукомского, он предложил новоизбранному атаману генералу Назарову присоединиться к добровольцам и оставить город. Назаров, поступая сообразно казачьей этике, отказался от предложения Корнилова, будучи убежден, что красные не станут трогать законно избранного Кругом атамана и не станут бесчинствовать в своей же столице. Тем не менее он разрешил походному атаману Попову вывезти войсковые ценности и отряд белых казаков, приняв решение оставаться в городе и выслать делегацию представителей Малого Круга для переговоров с «красными казаками» и полками советской власти.
12 февраля вошедшие в город части красных первым делом арестовали выборного атамана и делегатов казачьего Круга, провозгласив в городе советскую власть. Спустя несколько дней генерал Назаров и его штаб в Новочеркасске были расстреляны без суда и следствия красногвардейцами.
Незадолго до новочеркасской расправы Ростов оказался окруженным со всех сторон. Войска Сиверса теснили малочисленные заслоны добровольцев, и Л. Г. Корнилов отдал приказ по армии выйти из города через узкий коридор, по оплошности не занятый красными, по направлению к донским степям.
В ночь на 9 февраля менее половины Добровольческой армии (против 6 тысяч официально записавшихся в нее в Ростове добровольцев из города вышло 2 с половиной тысячи), при низкой температуре воздуха и холодном ветре, оставляли Ростов; во главе ее шел сам Корнилов, в обозе ехал престарелый Алексеев, везший с собой чемодан с армейской казной: «Вот проехал на тележке генерал Алексеев; при нем небольшой чемодан; в чемодане и под мундирами нескольких офицеров его конвоя „деньгонош“ — вся наша тощая казна, около шести миллионов рублей кредитными билетами и казначейскими обязательствами…»[18], в составе гвардейской роты двигался его сын, штабс-ротмистр лейб-гвардии Уланского Его Величества полка Николай Михайлович Алексеев; в одной из телег везли тяжело простудившегося А. И. Деникина, накрытого ворохом шинелей. На случай гибели командующего армией Деникин был назначен преемником Корнилова, однако и сам он пребывал с эти дни не в лучшей физической форме; за армией тащился хвост из гражданских лиц, беженцев, не желавших оставаться под красными: «По гладкому бесконечному снегу, груженные наспех и ценными запасами, и всяким хламом; по снежному полю вилась темная лента. Пёстрая, словно цыганский табор: ехали повозки, какие-то штатские люди; женщины в городских костюмах и в легкой обуви вязли в снегу. А вперемежку шли небольшие, словно случайно затерянные среди „табора“, войсковые колонны — все, что осталось от некогда великой русской армии… Шли мерно, стройно. Как они одеты! Офицерские шинели, штатские пальто, гимназические фуражки; в сапогах, валенках, опорках… Ничего — под этим нищенским покровом живая душа. В этом все»[19]. Шли юнкера, кадеты и реалисты, чеканили шаг молодые офицеры и учащаяся молодежь, вдохновленная порывом, не сломленная погодой и обстоятельствами. Где-то среди идущих двигался и Николай Семенович Веревкин, будущий полковник Добровольческой армии и галлиполиец, который, вопреки настояниям своего отца, не желал карьеры агронома, но по примеру молодых товарищей своих желал освободить Отечество от большевизма.