Все эти неприятности не могли не сказаться на душевном настроении Глинки. В 1856 году он покинул Россию в состоянии глубочайшей депрессии. И, конечно, не случайно, находясь на границе Петербургской губернии, с печалью в голосе он невольно произнес: «От русской музыки, как от русской зимы, отказываюсь!» И добавил трагически обреченное для себя: «Никогда более этой страны не хотелось бы видеть». Пророческие слова. Однако ему, человеку творческому и, следовательно, увлекающемуся, удалось преодолеть себя, упадок сил прошел, он восстановился и начал активно изучать старинную полифонию, углубился в работу над наследием Генделя и Баха. Три месяца прожил Глинка на Мариенштрассе, в доме номер 6, напротив которого располагался дом 28, где жил его друг Ден. Следует отметить, что эта улица — почти единственная в центре Берлина, которая не пострадала от войны и сохранилась до наших дней в первозданном виде. Глинка почти каждый день встречается со своим учителем и другом Деном. Они вместе посещают концерты, ходят в театры. Ден в восторге от оперного творчества Глинки, в частности, он всячески успокаивает своего друга, они вместе составляют творческие планы.
Накануне зимы 1857 года Глинка решил переменить квартиру. Ему хотелось создать себе условия жизни, более похожие на привычные ему петербургские. Да и финансовая сторона дела сыграла свою роль. Короче, с Мариенштрассе он переехал на Францёзишештрассе. И вот 21 января 1857 года, накануне Рождества, в Берлине произошло знаменательное событие — в Королевском дворце на реке Шпрее состоялся большой праздничный концерт. На нем с большим успехом был исполнен терцет (трио) из оперы «Жизнь за царя». Из всех русских композиторов Глинка оказался единственным, чьи произведения исполнялись на этом ежегодном празднике, который проходил под патронажем короля Пруссии. Конечно, Глинка был очень горд таким признанием. В своем последнем письме родным, которые получили его 15 января 1857 года, он сообщал: «…9 января исполнили в Королевском дворце известное трио из «Жизни за царя»… Оркестром управлял Мейербер, и надо сознаться, что он отличнейший капельмейстер во всех отношениях. Я также был приглашен во дворец… Если не ошибаюсь, полагаю, что я первый русский, достигший подобной чести… У меня сильная простуда или грипп, а время мерзкое, просто ничего не видать от тумана и снега…» Глинка как будто предчувствовал свою довольно скорую смерть. Его сестра позднее писала: «Он так боялся смерти, что до смешного ограждал себя от всяких малостей…» Затем от Глинки долго не было известий.