Однако всегда, особенно после учебных стрельб, где-то глубоко-глубоко в голове Джона маячила неотвязная мысль, твердое убеждение: в один прекрасный день «Бесстрашному» предстоит вступить в бой. В один прекрасный день какой-нибудь французский корабль попытается разорвать блокаду и выскользнуть из устья реки или же с моря прорваться мимо «Бесстрашного» к Бордо. И тогда исполинские пушки «Бесстрашного» откроют огонь не холостыми зарядами по пустынным океанским простором, а смертоносным горячим металлом по бортам вражеского корабля, сшибая мачты и сдирая оснастку. И враги ответят тем же. И когда настанет этот момент, многие моряки погибнут. Многие будут ранены. Оторванные руки и ноги, до смерти испуганные лица…
«Не знаю хватит ли мне храбрости», — шептал он про себя, чувствуя, как к горлу подступает противная тошнота. Мне захочется убежать и спрятаться в трюме. Но я не должен убегать. Думать об этом и то не должен.
— Ну просто дождаться не могу, когда же мы наконец снова столкнемся с французишками! — заявил Том однажды, когда все уселись обедать. Он прицелился из воображаемого мушкета в невидимую цель и резко развернулся, так что соседи еле пригнуться успели, чтоб он их не сшиб. — Вот год назад, когда мы «Святую Коломбу» взяли, то-то была потеха. Ой, Джон, жаль, тебя не было! Тебе бы понравилось, уж это точно.
— Ты ему сто раз уже рассказывал, Том, — пробормотал Кит.
Не обращая на него внимания, Том снова повел воображаемым мушкетом.
— Мы нагнали ее, обошли с наветренной стороны, убавили паруса и легли параллельным курсом. А потом — бах! — наши пушки выстрелили по всему борту. А бортовой залп «Бесстрашного» — это вам никто не забудет! Французы, конечно, начали палить в ответ — и фью! — промазали. Но чуть-чуть не попали! Одно ядро мне едва голову с плеч не сорвало. А потом мы взяли ее на абордаж и…
— Уж ты-то ни в каком абордаже не участвовал, — перебил его Кит. — Мистер Таус отправил тебя вниз, как только стрельба окончилась. «А ну проваливай вниз, исчадье сатаны». — Кит, как всегда, до того похоже изобразил голос мистера Тауса, что остальные юнги покатились со смеху. — «Ишь вьется тут, точно муха на выброшенной на берег медузе». Я сам слышал. А когда ты вернулся, всё уже закончилось. Да и вообще, мистер Бартон говорит, битва вышла не слишком честной, потому что французские моряки были полумертвыми от цинги. Мистер Бартон говорит, никогда не видел такой жалкой кучки бедолаг.
— Бедолаг? Да они же французы! — Глаза Тома полыхнули презрением. — Все до единого — лягушатники. Едят улиток и воняют чесноком! Мой папаша всегда говорил: один шотландец десятерых французов за пояс заткнет.
Кит нахмурился и, казалось, собирался сказать какую-то колкость, но сдержался.
— А что делают, если… если кого убьют? — спросил Джон, стараясь говорить как можно небрежнее.
— За борт и на дно, — жизнерадостно объяснил Том.
— Но сперва аккуратненько зашивают тебя в гамак, — подхватил Дейви, внезапно приходя к жизни. — И ты идешь себе ко дну, а рыбкам достается вкусный обед. И крабикам. Но со мной-то, конечно, такого не будет. Мне гадалка нагадала. Я доживу до семидесяти лет, женюсь на красивой-раскрасивой темноволосой леди, буду много путешествовать по другим странам и увижу там всякие чудеса и знамения.
— И ты поверил? — фыркнул Том.
— Ну конечна. Гадалка же сказала, — простодушно ответил Дейви.
— По мне, так уж лучше пойти на корм рыбам, чем гнусным жирным червям, — заметил Джон, уже не раз успевший обдумать эти перспективы. — Только не крабам. Не люблю их.
Кит, штопавший прореху на парадном синем мундире мистера Tayca, протянул мундир Тому, чтобы тот перерезал нитку карманным ножом.
— От этой вашей болтовни о крабах и червяках меня аж в дрожь бросило, — с нескрываемым отвращением проговорил он.
Тут парусиновый занавес отодвинулся, и в щели появилось остренькое личико Ната Клейпола.
— Неприятностей захотелось, Крысья Морда? — грубо спросил Том. — Кого на этот раз обвинишь в воровстве?
Дейви заметно встревожился.
— Только не меня. Я ничего не брал. Весь день возился со свинками.
Нат нервно улыбнулся.
— Я просто… пришел повидаться. — Он настороженно сделал несколько шагов вперед, не сводя глаз со стола. — Я ведь так и не извинился перед тобой, Джон, а должен был. Конечно, уже столько времени прошло. Я надеялся, ты уже и думать забыл. Это всё мистер Хиггинс, он меня заставил. Я знал, что ты не вор. Всё это время хотел тебе сказать.
— Сколько он заплатил тебе, гнусный ты врун? — осклабился Том.
— Ничего. — Нат робко опустился на сундук рядом с Китом. — В смысле, вы ведь и половины всего не знаете. Чего бы я ни отдал за то, чтобы вернуться сюда!
— Следовало подумать об этом заранее, — безжалостно отрезал Том.
— Знаю, знаю, но я поплатился за свою глупость, ох как поплатился. Гляди!
Он задрал рубаху, демонстрируя костлявую спину. Все четверо юнг разом ахнули, увидев сплошное месиво распухших шрамов и еще не заживших рубцов.
— Бьет меня ни за что, без передышки, — всхлипнул Нат, утирая рукавом нос. — Его прошлый слуга просто не вынес всего этого. Взял да и сиганул за борт как-то ночью, близ Ярмута. Наверняка пошел ко дну, не добравшись до берега.
— То-то рыбки порадовались, — разулыбался Дейви.
Джон пристально, не произнося ни слова, вглядывался в лицо Нага, стараясь понять, искренен ли тот или явился с какой-нибудь новой гнусной целью по приказу помощника боцмана. Но злополучный слуга мистера Хиггинса был столь откровенно и явственно несчастен, так умоляюще смотрел на Джона близко посаженными испуганными глазами.
— Тебе чего-то надо, Нат? — спросил Джон, против воли жалея своего незадачливого врага.
— Да, да, — благодарно закивал тот. — Это снова по поводу твоей котомки. Он клянется, что ты как-то протащил ее на борт.
— Моей котомки? — У Джона от удивления глаза на лоб полезли. — Но зачем она ему? Там ничего нет. Только старые бумаги отца. И с чего вдруг он снова о ней вспомнил? Я думал, он и думать забыл много месяцев назад.
— В сундучке Кита никакой такой котомки не лежит, — вдруг подал голос Дейви. — Во всяком случае, вчера не лежало.
Остальные негодующе развернулись к нему.
— Дейви! — взорвался Том. — Послушай меня! Я тебя предупреждаю, последний раз добром говорю. Еще раз сунешь свои жирные лапы в чужой сундук — и я обвиню тебя в воровстве. Тебя повесят на нок-рее.
— Но своего-то сундучка у меня нет, Том, — рассудительно заметил Дейви. — И я ничего не брал. Просто спрятал туда свое зеркальце. А то Горацио очень полюбил мое зеркальце. Вечно стучит по нему клювом. Так я и говорю, что никакой котомки там не было. Куда ты ее спрятал. Кит?
Нат торопливо поднялся.
— Не хочу ничего слышать ни про какую котомку! — быстро воскликнул он. — Даже знать не хочу, была она, не было и где она вообще. А то если мистер Хиггинс хоть заподозрит, он в два счета из меня всё выбьет.
— Да, но почему? — продолжал недоумевать Джон.
— Мне-то почем знать? — Нат шмыгнул носом. — Мистер Хиггинс, он страсть как себе на уме. И последнее время ему всё неймется. Неделю назад, когда тот фрегат почту привозил, мистер Хиггинс тоже письмо помучил — и прям озверел, как с цепи сорвался. Меня всего избил только за то, что я уронил его запасную шляпу, и она чуточку помялась. А последние несколько ночей я всякий раз вижу, как он выходит на палубу с потайным фонарем. И светит им куда-то в темноту, короткими вспышками, как будто там кто есть.
— Русалок зовет, не иначе, — со знанием дела заявил Дейви. — Русалки, они раскрасавицы, с длинными-предлинными золотыми волосами. Хотелось бы мне увидеть русалочку.
— Пфа! — Том с досадой пихнул его локтем в бок. — Похоже, и правда сигналы кому-то подает. А куда?