Хотелось бы мне написать еще многое и многое, но тот человек, что передал мне твое письмо, ждет, а он обещал попытаться передать обратно письмо от меня к тебе.
Я люблю тебя, Кит. И всегда буду любить. Я могу лишь надеяться, от всего сердца надеяться, что эта страшная война наконец закончится и ты снова будешь с
Письмо от Джона Барра Патрику Барру, в Лакстоун, писано на борту «Бесстрашного».
26 ноября 1812 года.
Дорогой отец!
В прошлом месяце я получил твое письмо с оказией с фрегата «Жар-птица» и был рад узнать, что и у тебя, и в Лакстоуне всё хорошо. Счастлив сообщить, что с тех пор, как я последний раз писал тебе, я тоже пребывал в добром здравии.
Сегодня мне исполняется восемнадцать, и нынче утром я подсчитал, что провел на море больше пяти лет! Как вспомню того несчастного жалкого мальчугана, который не умел даже фала от шкота отличить и до смерти боялся подниматься наверх, всякий раз поражаюсь доброй своей судьбе, отправившей меня на этот корабль, управляемый таким справедливым и добрым капитаном, в то время как многие другие, кого я знаю, терпели немало мучений от неразумной и суровой муштры.
В письме ты спрашивал, не собираюсь ли я наконец оставить службу и вернуться домой в Лакстоун. Ну конечно же, я бы очень хотел увидеть тебя и снова побродить по доброму старому родовому гнезду, которое я вспоминаю с такой любовью — но никак не могу. «Бесстрашный» сейчас постоянно в море, у меня нет никакой возможности сойти на берег. И всё же не жалей меня. Служить гардемарином на таком военном корабле, как «Бесстрашный», вовсе не так уж плохо. Скорее всего, я смогу привезти домой небольшой капиталец из денег, которыми нас премируют за взятые нами корабли. Они придутся в самый раз — на ремонт, о необходимости которого ты пишешь, ведь других денег-то нет.
Но есть и еще одна причина, дорогой отец, по которой я не вернулся бы сейчас домой, даже если бы и мог. Я писал тебе о мадемуазель де Жалиньяк и рассказал всё о ее ситуации и о наших чувствах друг к другу. Пока я здесь, в море, мне удается время от времени видеть берега Франции и знать, что она не так далеко от меня. И если только мне выдастся такая возможность — если у меня только будет шанс, в первую очередь я отправлюсь именно в Жалиньяк, надеясь увидеть ее.
Пожалуйста, прости меня, отец, если мой ответ опечалил тебя. Я жажду видеть тебя и уверен: скоро тревожные времена сменятся периодом мира и «Бесстрашный» вернется в Британию. А тем временем верь, что я остаюсь
«Официальная депеша от герцога Веллингтона, написанная в Ватерлоо, 18 июня 1815 г., утверждает, что накануне Бонапарт со всеми своими войсками атаковал британские позиции. После долгой и кровопролитной баталии атака закончилась полным разгромом французов.
Слава Веллингтону! Слава нашим отважным воинам! Репутация Бонапарта разбита вдребезги, и последняя его великая битва проиграна.
Соотечественники — войне конец!»
«Вчера в Портсмуте военными кораблями был дан оружейный салют в ознаменование великой победы нашей славной армии.
В соответствии с полученными приказами флот будет значительно уменьшен. Многие корабли будут либо списаны со службы, либо оставлены в портах с сильно уменьшенным в числе экипажем.
Корабль Его величества „Бесстрашный“ вчера вошел в Портсмутскую гавань, дабы сдать орудия, припасы и всё прочее. Он более не вернется в море».
Глава 41
Стояло ослепительно солнечное утро конца июля. Дорога, идущая мимо главных ворот поместья Жалиньяк и некогда забитая отрядами пеших солдат и кавалеристов, пушками и военнопленными, ныне была пустынна. В живых изгородях поспевала ежевика, в высокой траве стрекотали кузнечики.
Вдали показался молодой человек лет двадцати верхом на понурой кляче. В седле сидел довольно неловко, как человек, не привыкший к верховой езде. Густые светлые волосы его были собраны на затылке в хвост, а одежде он явно уделил особое внимание: синий сюртук блистал чистотой, медные пуговицы так и сияли, галстук был завязан аккуратно и даже не без щегольства, а сапоги лоснились от глянца. Всякий, кто пригляделся бы к юноше повнимательнее, обратил бы внимание на могучие мышцы его рук и плеч, на густой загар и на маленькие морщинки вокруг глаз — какие образуются, когда часто вглядываешься в даль. И тогда внимательный наблюдатель сразу бы догадался: этот молодой человек много лет провел на флоте.
Подъехав к воротам поместья, Джон спешился. Путешествие из Шотландии заняло больше времени, чем он рассчитывал. Джон задержался в Лакстоуне не дольше нескольких дней — лишь повидался с отцом заверив старика, что с ним всё в порядке а потом сразу же двинулся в путь: сперва из Лейта на одномачтовике в Лондон, а оттуда на пакет-боте в Бордо. Но чем ближе он оказывался к Франции, тем сильнее ощущал, что мужество покидает его. Когда Джон наконец ступил на берет и увидел, как переменилось всё кругом каким хлопотливым и деловым стал Бордо, как хорошо одеты люди на улицах, он с ужасом осознал, до чего сам выглядит убого и непритязательно. И вместо того чтобы, как собирался, немедленно мчаться в Жалиньяк, провел еще несколько дней в Бордо: посетил портного и заказал себе сюртук по моде, постригся и купил страшно неудобные новые сапоги. К концу этих нескольких дней мужества у него почитай что и вовсе не осталось.
«Я не видел ее целых шесть лет, — твердил он себе. — Она изменилась. Мы были еще совсем детьми. За эти годы я получил от нее лишь одно письмо. Скорее всего, она уже давно замужем и растит детей. А даже если и нет — с какой стати ей помнить обо мне? Нет ничего печальнее моряка без корабля, а того, что осталось у меня от заработанных денег, и на колечко для Кит не хватит. Да что я вообще знаю о высшем обществе о поместье. О жизни на берегу? Я и по-французски-то говорить не умею».
Джон поймал себя на том, что невольно замедляет шаг. В этот момент он решительно взял себя в руки, подумав: «Это же просто смешно! Мы с Кит старые друзья, только и всего. Я просто-напросто приехал ее навестить. Если она захочет повидаться со мной, вот и отлично. Поговорим о прежних временах. Не захочет — вернусь домой в Лакстоун. Ей совершенно не с чего питать ко мне те же чувства, что когда-то. Она ведь не думала обо мне каждую минуту все эти шесть лет, как думал о ней я. Буду держаться дружески, но соблюдая дистанцию. В рамках обычной вежливости. Не переходя черту. Не стану выставлять себя на посмешище».
Он уже стоял в воротах, глядя на длинную аллею, что уводила к дому. И ахнул от потрясения, увидев, что за зрелище открылось его взору. Он ожидал изменений в поместье Жалиньяк, описываемых Кит в письме — том единственном письме, что он получил от нее четыре года назад. Думал, что газоны будут аккуратно подстрижены, ставни покрашены, дом ухожен, и всё поместье, некогда такое благородное, снова приобретет былое великолепие.
Но вместо всего этого Джон обнаружил обгорелые развалины. Фасад еще кое-как держался, но крыша обвалилась. Черные, покрытые сажей и копотью ставни, как пьяные, криво висели в пустых окнах, сквозь которые виднелось небо, так как противоположной стены не было. Сквозь гравий дорожки росла высокая трава, а газоны снова превратились в заросли бурьяна.
В сердце Джона зашевелился глухой страх. Что тут произошло? Какая ужасная катастрофа? Неужели огонь, уничтоживший здание, унес и жизнь Кит? Может, она всё же уцелела? Но вряд ли кто-нибудь еще живет здесь, в таком запустении…
Джон толкнул ворота. Ржавые петли громко заскрипели, спугнув со старого каштана у стены стаю ворон. Джон пошел по аллее, сперва очень медленно, но с каждым шагам страх всё нарастал и нарастал — и молодой человек пустился бегом.
Кит! Кит! Где она? Что с ней?