Она рыдала у него на плече, а он не знал, как ее успокоить. У него совершенно не было опыта общения с женщинами, если не считать одного-двух случаев, которые для него ничего не значили. На исходе ночи он предложил ей выйти за него замуж. Она согласилась, и три дня спустя они уже были мужем и женой.
Наверное, он не был достаточно откровенным с Эстер. Глядя на то, как он тратит деньги, она приняла его за богача. А возможно, он делал вид, что является значительной фигурой в газетных кругах Торонто, а был всего лишь молодым, неопытным репортером, год как из колледжа, и получал только пятьдесят пять долларов в неделю. Эстер оказалось тяжело привыкать к жизни в двухкомнатной квартирке на авеню Спадина. После травмы у нее было плохо с глазами, долгое время они оставались воспаленными. Неделями она не могла выйти из квартиры. Она перестала ухаживать за волосами, пользоваться косметикой, перестала даже умываться. Она отказалась готовить для него и постоянно твердила, что потеряла привлекательность, карьеру, потеряла все, ради чего стоило жить.
– Я никогда не забуду прошлую зиму, – проговорил Джордж. Он сказал это с такой силой, что я повернул голову и посмотрел на него, но не встретился с ним взглядом. В глубокой задумчивости он смотрел мимо меня на сверкающую синь океана. Зимний солнечный свет играл на поверхности воды, как на мятой фольге. – Было очень холодно, – продолжал Уолл. – Снег скрипел под ногами, и нос пощипывало от стужи. На окнах появились морозные узоры. В подвале день и ночь работало отопление. Эстер подружилась с женщиной – смотрительницей дома, которая жила в квартире рядом с нами. Вместе с миссис Бин – так звали эту женщину – она начала ходить в церковь, в странную небольшую церквушку, расположенную неподалеку. Когда я возвращался домой с работы, я слышал, как в спальне они ведут разговоры об искуплении грехов, перевоплощении и прочей ерунде.
Однажды ночью, после ухода миссис Бин, Эстер сказала мне, что Бог наказывает ее за грехи. Вот почему она потерпела неудачу при прыжке в воду и застряла со мной в Торонто. Потом добавила, что должна очиститься от скверны, чтобы ее следующее воплощение прошло на более высоком уровне. В течение целого месяца мне пришлось спать на диване… Боже, как я мерз!
В Сочельник она разбудила меня среди ночи и объявила, что уже очистилась. Христос пришел к ней во сне и отпустил все ее грехи. Сначала я не принимал этой чепухи всерьез. Подшучивал над ней, высмеивал ее терзания. Так что, в конце концов, она рассказала мне, что имеет в виду, твердя о своих грехах.
И тут он замолчал.
– Так что же она имела в виду? – спросил я.
– Лучше я не буду говорить.
Джордж сказал это изменившимся сдавленным голосом. Я снова искоса взглянул на него. Яркий румянец выступил у него на щеках, и даже уши покраснели.
– Как бы там ни было, – продолжил Джордж, – у нас произошло что-то вроде примирения. Эстер оставила свое увлечение религией. Вместо этого она вдруг помешалась на танцах. Танцевала ночи напролет, а днями отсыпалась. Я не мог вынести такого темпа. Я должен был каждый день отправляться на службу Да еще вкладывать немалый энтузиазм в свои писания о баскетболе, хоккее и других детских забавах. И она приобрела привычку ходить в Вилледж без меня.
– По твоим словам я понял, что ты живешь в Торонто.
– В Торонто есть свой Вилледж. Он очень похож на нью-йоркский, только, конечно, поменьше. Эстер ходила туда с компанией любителей бальных танцев. Она лезла из кожи вон, занимаясь с учителем по имени Пэдрайк Дейн. Сделала короткую стрижку и проколола уши для сережек. Даже дома ходила в белой шелковой рубашке и брючках вроде трико. И постоянно делала антраша, или как там еще они называются. Она обращалась ко мне по-французски – хотя я не сказал бы, что она знает этот язык, а когда я не мог ее понять, вообще переставала со мной разговаривать.
Иногда она сидела, уставившись на меня, не моргая, в течение доброй четверти часа. Как будто я был предметом мебели, и она решала, куда бы меня поставить. А возможно, тогда я вообще перестал существовать для нее. Представляете?
Я мог себе это представить. У меня тоже когда-то была жена, и я знал, что значит такое молчание. Но я не сказал об этом Джорджу Уоллу. А он все говорил и говорил, словно его чувства долгое время были заморожены, и вот наконец-то калифорнийское солнце растопило их. Видимо, сегодня он готов был излить душу даже бетонному столбу или деревянному индейскому божку.
– Теперь я понимаю, почему она делала все это, – сказал он. – Она пыталась таким безумным способом вернуть себе уверенность, собиралась с духом, чтобы порвать со мной. Все эти люди, с которыми она общалась, Пэдди Дейн со своими эльфами и феями подталкивали ее к этому. Мне следовало бы предвидеть такой конец.