Вскоре царь получил второе послание.
«Почему ты говоришь: „Они-де меня обманывают? Если бы у меня был сын, разве я бы обратилась к чужеземцу и тем предала свое горе и горе моей страны огласке? Ты оскорбил меня, так говоря. Тот, кто был моим мужем, умер, и у меня нет сына. Я никогда не возьму кого-нибудь из моих подданных в мужья. Я писала только тебе. Все говорят, что у тебя много сыновей. Дай мне одного из твоих сыновей, чтобы он мог стать моим мужем“».
Теперь Суппилулиуму не нужно было послание царицы: верный человек все рассказал сам. Но письмо из Египта он привез. Анхесенпаамон надеялась, что послание окончательно убедит царя хеттов.
Вскоре царевич был готов к путешествию в Египет. Самый быстрый и выносливый конь понес его к власти над великой державой. В путешествии царевича сопровождали самые верные слуги. А еще в эскорте находился палач — для расправы с предателем Эйе.
Царевич почти загнал лучшего в Хеттии коня, но все же успел вовремя.
Похороны Тутанхамона были назначены на семидесятый день после смерти, следовательно, в запасе было еще достаточно времени.
Царевич с превосходно вооруженными воинами пренебрег советом отца. Он успевал и должен был добираться до Фив окольными путями. Хотя они тоже бдительно контролировались будущим фараоном Эйе, у которого уже не оставалось другого выхода. На границах и дорогах не было даже щели, через которую мог бы проползти жук-скарабей.
Хеттского царевича убили за миг до его всемирной славы. Царевича встретила «делегация царицы» — огромный почетный эскорт для будущего фараона.
Будущее солнце Египта погасло в одну ночь. Царевича убили подлым способом. Вырезали всю охрану, предварительно усыпив.
Похороны Тутанхамона состоялись без хеттского царевича.
К. Брукнер в книге «Золотой фараон» красочно описывает сцену похорон Тутанхамона:
«Началось время торжественного погребения. Высшие сановники государства тянули саркофаг на санных полозьях. На них лежал гроб, в котором покоилось набальзамированное тело фараона Тутанхамона.
Этот гроб был самым красивым произведением искусства, какое Менафт когда-либо видел. Он был выкован из листового золота толщиной с бычью кожу. Лучшие ювелиры Египта сделали его в форме скульптуры бога Осириса. Он излучал такой блеск, что многие закрывали глаза. Он был уложен в нижнюю половину второго гроба, вырезанного из дуба, позолоченного и так же, как и металлический гроб, сделанного в виде бога Осириса. Теперь там лежал золотой бог во всем своем великолепии и ждал, пока жрецы польют его священным маслом. Лик его сиял; блестели драгоценные камни и цветная эмаль. Сверкало ожерелье из красных и желтых золотых бусин и синих камней. Фигуры двух богинь, искусно выкованные из металла, своими крыльями укрывали тело бога-царя, как будто хотели защитить его в вечности.
Очарованный красотой этого произведения искусства, камнерез Менафт был тогда убежден в том, что в золотом гробу действительно покоится бог. А когда после торжественной церемонии крышка второго гроба была закрыта, Менафт понял, что и через тысячелетия ни один мастер не сможет создать ничего подобного.
Позолоченный деревянный гроб тоже был настоящим чудом искусства. Его вложили в третий гроб так точно, что между ними невозможно было даже просунуть палец. И этот третий также воспроизводил фигуру Осириса и был весь покрыт золотом.
Все три вставленные друг в друга гроба были потом помещены в кварцитовый саркофаг, и молодая вдова Анхесенпаамон подошла и попрощалась с покойным.
Она была еще совсем ребенок и плакала навзрыд, как дитя, когда в сопровождении жрецов шла к саркофагу. Долго и пристально смотрела она на большой позолоченный деревянный гроб, в котором покоилось тело ее супруга. Сходство черт лица любимого с очертанием лица Осириса, в виде которого был сделан гроб, смущало ее. При свете многочисленных масляных лампочек металлическая облицовка сверкала, как золотой покров, и Анхесенпаамон казалось, будто бог дышит. Глаза из черного обсидана и прозрачного белого алебастра, казалось, смотрели на богов. А полные губы словно готовились рассказать о тайнах потустороннего мира.
Жрецы бормотали последние заупокойные молитвы. Запах курящегося ладана и благовонных масел и смол наполнял помещение. Пламя масляных ламп колебалось. Тускло блестело золото. Тени метались по стенам. Предостерегающе покашливал верховный жрец. И тогда девочка-царица Анхесенпаамон пришла в себя. Она бросила робкий взгляд на присутствовавших, потом быстро наклонилась над саркофагом. Дрожащей рукой положила она венок из цветов вокруг царских символов — урея и головы коршуна — на лбу Осириса».