У нее были живые черные глаза, белоснежные зубы, чуть смуглая кожа, от ее темно-каштановых волос, волнисто спускающихся на плечи, исходил нежный аромат, который пьянил меня.
Она взглянула на меня и, издав долгий, мучительный стон, тут же исчезла. Я чувствовал, что не способен двигаться и, завороженный, лишь протянул руки к возникшему передо мной видению. Когда же пришел в себя и принялся искать ее, в джунглях спустилась ночь и все скрылось во тьме.
Что это было: живая женщина или небесный дух — я так и не знаю.
Тремаль-Найк умолк. От охватившего его возбуждения он дрожал, как в лихорадке.
— Это видение стало для меня роковым! — с болью воскликнул он. — С того вечера я стал другим человеком, в моем сердце разгорается какое-то страшное пламя! Этот призрак точно околдовал меня. Когда я в джунглях, она все время у меня перед глазами, на реке я вижу, как она скользит впереди моей лодки. Мои мысли все время только о ней; и во сне, и наяву передо мной только она. Мне кажется, я схожу с ума.
— Ты пугаешь меня, хозяин, — сказал Каммамури встревоженным тоном. — Кто бы это мог быть?
— Не знаю, Каммамури. Но она была прекрасна. О, необыкновенно прекрасна! — страстно прошептал Тремаль-Найк.
— Может, это был дух?
— Возможно.
— Или божество?
— Кто может это сказать?
— И ты больше никогда ее не видел?
— О нет, я видел ее еще много раз. На следующий вечер, в тот же час, сам не знаю как, я оказался на берегу ручья. Когда луна засияла над темным лесом, это горделивое создание снова появилось среди тех же кустов.
— Кто ты? — спросил я ее.
— Ада, — ответила она. И исчезла, издав такой же стон. Мне показалось, что она провалилась сквозь землю.
— Ада! — воскликнул Каммамури. — Это что, имя?
— Это имя, но не индийское.
— Она добавила еще что-нибудь?
— Нет, ни слова.
— Это странно. Я бы на твоем месте, хозяин, никогда больше туда не вернулся.
— А вот я вернулся. Какая-то неодолимая сила против моей воли снова толкала меня. Несколько раз я пытался бежать, но мне не хватало сил сделать это. Я тебе сказал, меня точно околдовали.
— А что ты испытывал в ее присутствии?
— Не знаю, но сердце мое билось очень сильно, я ощущал какой-то сладкий восторг.
— А раньше ты не испытывал такого чувства?
— Никогда, — сказал Тремаль-Найк.
— И сегодня ты видел это создание?
— Нет, Каммамури. Я видел ее десять вечеров подряд; в один и тот же час она являлась перед моими глазами, молча смотрела на меня и тут же бесшумно исчезала. Один раз я сделал ей знак приблизиться, но она не двигалась; в другой раз я открыл рот, чтобы заговорить, но она приложила палец к губам.
— И ты никогда не следовал за ней?
— Нет. Эта женщина внушала мне страх. Две недели назад она появилась передо мной, одетая в красный шелк и смотрела на меня дольше, чем обычно. А на следующий день напрасно я ждал ее, напрасно звал — она больше не появилась.
— Странное приключение, — пробормотал Каммамури.
— Ужасное, — сказал Тремаль-Найк глухим голосом. — Я сам не свой с тех пор, я места себе не нахожу. Я чувствую страстное желание снова увидеть это видение, которое околдовало меня!
— Значит, ты любишь ее.
— Люблю ее! Я не знаю, что значит это слово.
В этот миг на юге, среди огромных болот, простиравшихся там, раздалось один за другим несколько странных протяжных звуков. Маратх побледнел и резко вскочил на ноги.
— Это рамсинга! 2 — с ужасом воскликнул он.
— Что с тобой? — спросил Тремаль-Найк.
— Ты разве не слышал рамсингу?
— Да. Ну и что из этого?
— Она предвещает несчастье, хозяин.
— Глупости, Каммамури.
— Я никогда не слышал, чтобы в джунглях звучала рамсинга, кроме той ночи, когда был убит бедный Тамул.
При этом напоминании легкая тревога появилась на лице Тремаль-Найка.
— Не бойся, — сказал он, стараясь казаться спокойным. — Ты знаешь, как много индийцев умеют играть на рамсинге. Возможно, какой-то охотник вслед за нами забрел в эти джунгли.
Но едва он проговорил это, как жалобный вой собаки, а вместе с ним короткий тигриный рев раздались внутри хижины.
— Ах! Хозяин! — вскричал Каммамури. — Собака и наша тигрица тоже чувствуют беду.
— Дарма! Пунти! — позвал Тремаль-Найк.
Молодая тигрица, огромная, с мощными формами, с оранжевой шкурой в темную полоску, неслышно ступая, вышла из хижины и уставилась на хозяина желтыми глазами. Следом за ней появился черный пес, рослый, с острыми стоячими ушами и в толстом железном ошейнике, утыканном остриями.
— Дарма! Пунти! — повторил Тремаль-Найк.
Тигрица подобралась, издала глухое ворчание и одним огромным прыжком оказалась у ног хозяина.
— Что с тобой, Дарма? — спросил он, проводя руками по мощной спине зверя. — Ты беспокоишься?
Собака тоже подошла к хозяину. Она вытянула голову к югу, чутко понюхала воздух и коротко пролаяла три раза.
— Неужели с Хурти и Агуром случилось несчастье? — с беспокойством прошептал охотник на змей.
— Боюсь, что да, хозяин, — сказал Каммамури, бросая испуганные взгляды на джунгли. — Они должны быть уже здесь, но не дают даже знать о себе.
— Ты не слышал выстрелов в течение дня?
— Слышал около полудня, а потом ничего.
— С какой стороны?
— С юга, хозяин.
— Ты не видел там ничего подозрительного?
— Нет, но Хурти говорил, что видел какую-то человеческую тень на берегу острова Раймангал, а Агур слышал странные шумы, исходящие из священного баньяна.
— Ах из баньяна! — воскликнул Тремаль-Найк.
— Да. Но что же мы будем делать, хозяин?
— Ждать.
— Но они могут…
— Тихо! — сказал Тремаль-Найк, сжав ему с силой руку.
— Что ты услышал? — прошептал маратх, замерев.
— Смотри туда: тебе не кажется, что бамбук колышется?
— И правда, хозяин.
Пунти еще раз глухо залаял, и тут же снова послышались таинственные звуки рамсинги. Тремаль-Найк вырвал из-за пояса длинный, богато украшенный серебром пистолет и взвел курок.
В этот миг из зарослей бамбука выскочил высокий полуголый индиец с топором в руке и, сломя голову, бросился к хижине.
— Агур! — в один голос воскликнули Тремаль-Найк и маратх.
Пунти с жалобным воем кинулся ему навстречу.
— Хозяин!.. Хо… зяин! — прохрипел индиец.
В два прыжка он оказался перед хижиной, но тут зашатался, обессиленный, и, закатив глаза, рухнул на траву, как подкошенный.
Тремаль-Найк бросился к нему.
Индиец казался умирающим. На губах у него пузырилась кровавая пена, лицо было разодрано и залито кровью, глаза, выкаченные из орбит, страшно расширились; он задыхался и хрипло дышал.
— Агур! — воскликнул Тремаль-Найк. — Что случилось? Где Хурти?
Агур испустил яростный крик, похожий на стон, и ногти его яростно впились в землю.
— Хозяин… хо-зяин! — прохрипел он с глубоким ужасом.
— Продолжай.
— Задыхаюсь… я бежал… ах хозяин!
— Может, его отравили? — прошептал Каммамури.
— Нет, — сказал Тремаль-Найк. — Бедняга бежал, как лошадь, и задохнулся; через несколько минут он придет в себя.
В самом деле, понемногу Агур начал приходить в себя и задышал свободнее.
— Говори, Агур, — сказал Тремаль-Найк через несколько минут. — Почему ты вернулся один? Что случилось с твоим товарищем?
— Ах хозяин, — дрожа, пробормотал индиец. — Какое несчастье! Если бы вы видели этого беднягу… там, распростертого на земле, окоченевшего, с глазами, вылезшими из орбит…
2
Духовой инструмент, состоящий из четырех тонких металлических трубочек. Чтобы играть на нем, нужны мощные легкие.