Брамин наклонился над железной оградой, защищавшей купол, и взглянул на сипаев. Они тоже услышали эти далекие звуки и, покинув свои шалаши, наспех сооруженные из листьев и веток, поспешно вооружались, словно готовясь к какому-то нападению.
— Устроим «понгол», — сказал брамин.
Он взобрался на один из четырех шпилей и, взяв деревянный молоток, начал яростно бить по огромному металлическому диску, прикрепленному здесь.
Диск этот производил очень громкий, пронзительный звук, который далеко разносился по окрестным лесам и плантациям — своего рода набат, на который собирались обычно окрестные жители.
Завидев бегущих из соседних деревень крестьян, брамин спустился обратно в пагоду и пошел открывать дверь.
Бхарата с двумя сипаями уже стоял на лестнице.
— Что случилось? — спросил он брамина.
— Мы готовимся праздновать «мадасе-понгол», — отвечал священник. — Разве ты не слышал мычания коров?..
— Много народу будет в пагоде?..
— Конечно.
— Я этого не разрешу.
Брамин скрестил руки на груди и, глядя на сержанта полуприкрытыми глазами, спокойно произнес:
— С каких это пор сипаи и правительство, которое им платит, позволяют себе вмешиваться в религиозные церемонии индусов?..
— Здесь в твоей пагоде прячутся двое, — ответил Бхарата. — Среди такой толпы они могут убежать.
— Ищи их раньше, чем верные последователи Вишну будут здесь.
— Я не знаю, где они скрываются.
— А я тем более.
И не обращая больше внимания на сержанта, он повернулся к десяти или двенадцати крестьянам, сбежавшимся на звуки гонга.
— Зажгите огонь «понгола» — сказал он им.
— Я не позволю этому народу входить в пагоду, — сказал Бхарата.
— Попробуй, — ответил ему брамин.
И, пожав плечами, он вернулся в храм.
Тем временем крестьяне развели огромный костер у подножия лестницы. С собой они принесли большой котел, рис, молоко — все для «мадасе-понгола».
Этот праздник, отмечаемый в десятый месяц тай, который соответствует нашему январю, — один из самых важных для индийцев. Он посвящен возвращению солнца в северное полушарие и длится два дня. Первый называется «поерум-понгол» и справляется дома.
Ставят на огонь горшок с чистым молоком и рисом и, пока он варится, гадают о будущем. Сваренный рис затем съедают все члены семьи вместе с теми, кто присутствует при этом обряде.
Второй день называется «мадасе-понгол», то есть праздник коров — животных, считающихся священными у индийцев.
Берут нескольких животных, золотят им рога, букетами цветов украшают хвосты и ведут во главе шумной процессии по окрестностям. В шествии участвуют музыканты, факиры, заклинатели змей, баядеры, священнослужители, и перед пагодой коровам дают съесть рис, сваренный в молоке.
Во время праздника убивают какое-нибудь животное, предназначенное к этому заранее — не важно, конь ли это, буйвол или просто мышь, — но сначала выпускают на свободу, чтобы посмотреть, по какой дороге оно побежит. Из этого выводят добрые или дурные предзнаменования на будущее.
Глава 18
СЛИШКОМ ПОЗДНО!
Большие котлы, полные молока, начинали уже кипеть, когда процессия, возглавляемая факиром, достигла пагоды.
Она состояла из полутысячи человек, среди которых были музыканты, танцовщицы, заклинатели змей и разного рода факиры, тела которых были разрисованы знаками и пятнами невообразимых цветов.
Первыми выступали две шеренги баядер, то есть танцовщиц, принадлежащих пагодам, увешанных ожерельями и золотыми браслетами, с цветами, искусно вплетенными в волосы. За ними шли музыканты с флейтами и барабанами, а дальше все, кто присоединился к процессии, беспорядочной толпой.
Эта орущая толпа почти бегом продвигалась к пагоде, гоня впереди себя коров, для которых и варился рис в молоке.
Подойдя к лестнице все остановились и образовали широкий полукруг, вынудив при этом Бхарату с его сипаями поспешно очистить место.
По знаку Нимпора баядеры вошли в круг и, в то время как оркестр удвоил грохот, начали свой танец при свете многочисленных факелов.
Когда баядеры закончили танцевать, а факиры повели коров к котлам, чтобы дать рис, сваренный в молоке, Нимпор поднялся по лестнице храма и остановился перед брамином, который стоял прямо перед дверью.
— Служитель Брамы, — сказал он, поклонившись, — смиренный факир просит у тебя разрешения включить в нашу процессию статую Вишну, которую ты хранишь в своем храме. Все факиры, которые сопровождают меня, желают благословить ее в священной воде Ганга.
— Факиры — святые люди, — отвечал брамин. — Если таково их желание, пусть войдут в пагоду и отнесут на берег реки статую бога.
— Нет, — раздался решительный голос рядом с ним. — Никто не войдет в пагоду, кроме брамина.
Факир обернулся и оказался лицом к лицу с Бхаратой.
— Кто ты? — спросил он.
— Сержант сипаев, как видишь.
— Ну да, индиец, который служит угнетателям Индии, — с издевкой сказал факир.
— Берегись, факир!.. У тебя слишком длинный язык, — побагровел сержант.
Нимпор обернулся, указывая ему на толпу, которая гремела и бесновалась у подножия лестницы, и произнес угрожающим тоном:
— Смотри!.. Почти все здесь — факиры, а ты знаешь, что они не боятся смерти!.. Попробуй только не дать им войти в храм, и они разъярятся, как тигры в джунглях. Никто не имеет права мешать нашим религиозных церемониям, даже англичане, и мы не посмотрим на твоих сипаев. Нас пятьсот, а у тебя лишь дюжина людей.
Бхарата счел для тебя наилучшим гордо отойти и не отвечать. Он понимал, что факиры не отступят перед дюжиной ружей, и что его люди не смогут долго устоять против этих фанатиков. Жестом он приказал своим солдатам перейти на другую сторону лестницы.
Факир тут же воспользовался этим отступлением. Он поднял здоровую руку, и по его знаку двадцать факиров отделились от толпы и вошли в храм.
С собой они несли крепкие шесты и доски, которые тут же превратили в большие носилки, на которые и установили статую. Затем она была поднята и вынесена наружу.
Факиры, оставшиеся на площади, приветствовали появление Вишну оглушительными криками, в то время как музыканты дули, что было мочи, в свои инструменты, били в барабаны, а танцовщицы снова начали танцы.
— Вперед! — скомандовал Нимпор громовым голосом.
Неся это громоздкое сооружение на своих железных шестах, факиры спустились с лестницы и направились к берегу Ганга, сопровождаемые танцовщицами, музыкантами, заклинателями змей и всеми прочими, которые толклись вокруг пагоды.
Бхарата и сипаи, никак не предполагавшие, что внутри статуи могут спрятаться беглецы, даже не двинулись с места. Они были убеждены, что брамин позволил им укрыться в самой пагоде в какой-нибудь тайном ее подземелье.
Довольный успехом своего замысла, факир повел эту пеструю толпу к берегу Ганга, в место, густо заросшее тростником.
Энергичным жестом он остановил процессию на подходе к берегу, а сам вместе с двадцатью верными людьми внес огромную статую в воду.
Ее положили на отмель таким образом, чтобы священная волна омывала только основание, а дверца оказалась не с той стороны, где берег.
Нажатием кнопки он открыл ее, и Тремаль-Найк вместе со старым тугом, уже изнемогавшие в этой неудобной тюрьме, проворно выскользнули наружу, тут же спрягавшись в тростниках.
— Возвращайтесь в пагоду, — приказал Нимпор своим факирам. — Нашего бога уже поцеловали волны священной реки.
Двадцать человек снова взялись за шесты, подняли статую на плечи и вернулись на берег к музыкантам и танцовщицам.
Многочисленное шествие выстроилось прежним порядком и с оглушительным шумом и грохотом отправилось назад к пагоде.
Сам факир остался на отмели, якобы для того чтобы совершить омовение. Как только процессия удалилась, он встал со словами:
— Быстро, пошли!..