– А вы с папой не зеленую ли краску искали?
– Зеленую. А откуда ты знаешь? – задумчиво поинтересовался Борик.
– А не те ли это банки с краской, что ты мне принес, когда мы стены покрасили? – иронично спросил ежик.
Борик ничего не ответил, насупился, горячо шлепнул себя ладонью в лоб, и медленно побрел домой, оставив книгу на бревнышке рядом с ручьем.
– Постой Борик! А как же книга? – крикнул вслед Герман, на что тот лишь махнул лапой, продолжая свой путь домой. Герман постоял еще пару минут, глядя ему вслед, потом пожав плечами, забрал книгу и побежал домой.
Первым и единственным, кто решился попробовать лимон первого урожая Германа, был папа. Стойко, сдержав слезы и обуздав перекосившееся лицо, он проглотил тропический фрукт и, похлопав сына по плечу, сказал:
– С первым тебя урожаем, сын. Думаю, теперь можешь просить повышения, пусть дедушка доверит тебе малину, например.
– Папа, малину растить, что пеньки колотить, много ума не надо, – ответил Герман, от чего отец удивленно посмотрел на сына. – Это так дедушка говорит, – тут же оправдался ежик.
– Молодец, сынок. Мы гордимся тобой, – вмешалась в разговор мама.
За столом Герман только и говорил, что о саде, полный впечатлений, он описывал чуть ли ни каждый день развития лимонного дерева, до момента появления первых плодов сегодняшним утром.
– Кажется, я знаю, кем хочу стать! – в эйфории сказал Герман. Все затихли, особенно папа. Взгляд его стал напряженным.
– И кем же? – спросил его брат Виктор.
Почувствовав некоторую перемену настроений, Герман слегка замялся и неуверенно промямлил: "садовником".
– Я думаю, мы это еще обсудим, – спокойно сказал отец, и слова его, как гром среди ясного неба, обрушились на ежонка. Не было слов разрушительнее, чем эти. Сколько раз он слышал их за свою жизнь, и все заканчивалось одинаково. Герман даже установил забавную закономерность – если взрослые говорят "мы это еще обсудим", значит все уже решено, и обсуждать, увы, больше нечего.
– Что же такого плохого быть садоводом? – раздосадовано спросил он.
– Понимаешь, дорогой, – начала оборону мама, – любая профессия должна приносить пользу…
– А садоводство – это вроде как хобби, – подключился папа, – прекрасное, не спорю, но которым ты не обеспечишь деревню.
– Но ведь кто-то должен дарить радость! – возмущенно отстаивал свои права ежик. – Если бы вы только видели, как в саду красиво.
– Вот именно, одной лишь красотой сыт и одет не будешь, – подметил отец. – Это только горькая правда, которую ты должен принять сынок.
– Но это не справедливо. Как же тогда заниматься, чем ты любишь, если то, что любишь, не является занятием? – сказав это, он вышел со стола и с горечью на сердце, едва сдерживая слезы, пошел в свою комнату.
Следующий день Германа тянулся необычайно долго. Мысли о собственной беспомощности перед несправедливостью жизни, ни на минуту не покидали его. Даже когда Вениамин в очередной раз искрометно пошутил в адрес Германа, вызывая смех большинства учеников, ежонок никак не отреагировал, от чего у обидчика взыграло самолюбие и он, так и не удостоенный внимания недруга, покраснел и утих.
Герману было все равно на глупые шутки и смех ежат вокруг, безразличны были и длинные лекции мистера Грибба об окружающем мире. Он сидел печальный, лишь изредка улыбаясь из вежливости Борику, который в попытках поднять настроение другу, строил всевозможные рожицы. Этот сад был настоящим открытием в жизни ежонка. За те пару месяцев работы в нем, он стал для него родным. Ежик умело обращался со всеми инструментами, знал все обо всех цветах и растениях в саду. Найдя свое призвание, очень больно с ним вот так попрощаться. Даже невозможно.
Дедушка Леонард, будучи опытным садоводом, умел читать настроение и эмоции своих подопечных. Он всегда знал, чего они хотят и когда. Он улавливал каждый шелест их листвы, по звуку которого он мог вычислить один единственный сухой лист в огромной зеленой гуще. Владея умением находить общий язык с окружающим миром, он совершенно не умел найти аналогичный с ежами.
Многие его боялись, за его грубую манеру общаться, другие терпеть не могли сварливого брюзгу, а третьим он был просто безразличен. И те и другие считали Леонарда выжившим из ума старым ежом, и предпочитали пойти в обход, если путь вел к неминуемой встречи с ним.
Каждый раз, когда ему, как и всем старым ежам, доставляли продукты, он обязательно находил повод, чтобы поорать и выругаться, как следует, заканчивая монолог словами, судя по всему любимыми: "Убирайся, и чтоб я тебя здесь больше не видел! Это частная собственность!" Доставщиков, которым предстояло обслужить старого скрягу, отбирали наилучшим образом из самых быстрых и изворотливых ежей. Они не могли просто оставить его без еды, ведь главное правило не только их, но и всей деревни, заключалось в помощи и заботе всех обо всех. Да и к тому же, вряд ли кто будет в восторге, если он сам придет за продуктами. Потому всем приходилось терпеть выходки Леонарда, который к их радости редко покидал пределы своих владений.