– Что делаешь? – спросил он Германа.
– Да вот, прилег отдохнуть, – ответил тот, пытаясь не показывать страх отцу.
– Лежать надо не под кроватью, а на ней, так гораздо удобнее.
– Ничего, мне и так не плохо.
– Ты как хочешь, а я уже здесь себе все отлежал, – и папа-еж вылез из-под кровати, и, скрипя, лег на нее как положено. От следующего раската грома, ежонок прижался к полу сильнее прежнего.
– О! А гроза то уходит, – послышался голос отца над его головой.
От этой новости Герману стало значительно легче. Он позволил себе слегка расслабиться и даже высунул наружу свою мордочку.
– С чего ты это взял, что уходит? – спросил он папу.
– Все очень просто, – начал объяснять отец. – Как только видишь молнию – начинаешь считать. И считаешь, до тех пор, пока не грянет гром. Затем, когда снова моргнет молния, ты опять делаешь тоже самое. Если с каждым разом ты рассчитываешь больше, значит, грозовые тучи уходят дальше, если наоборот, то приближаются.
– Ого, – удивился ежонок.
В окне снова блеснула яркая вспышка, и папа-еж принялся считать вслух.
На этот раз гром раздался, когда папа сказал тридцать два.
– Уже вышла за пределы Чудесного леса, – задумчиво произнес он.
– Как вышла? – спросил ежик, высунувшись наполовину из-под кровати.
– Сейчас она где-то далеко-далеко отсюда, над другой частью леса… – начал было папа-еж, но в окне вновь сверкнуло и он принялся считать.
Неуверенно, но довольно просто, Герман вылез из-под кровати и примостившись к папе, стал считать вместе с ним.
Вот и сейчас, выбегая за дедушкой в сад, где опять сверкнула молния, он считал время до грома.
– Кажется на нас идет, – неуверенно сказал Герман, тогда как сильнейший грохот неба, заглушающий его голос, пронесся по лесу, сотрясая все вокруг, закончив ровным дребезгом стекол на оранжереях. Дождь усилился, на клумбах тут же образовались огромные лужи, словно озера, дающие начало бегущим по тропинкам реками. Некоторые из цветов, оголив свои корни, с трудом удерживались за тот кусочек суши, что был не размыт дождем, другие сгибались под порывистым ветром, снова и снова поднимаясь обратно. Не теряя самообладания, Леонард отправил внука в оранжерею, а сам остался снаружи, накрывая всем, что попадалось под его лапы, самые проблемные участки сада.
Сквозь запотевшие стекла оранжереи, по которым к тому же ручьями стекала вода, Герман наблюдал, как небольшое темное пятно быстро передвигается по саду, поднимая за собой брызги воды.
Наблюдая, как его дедушка в одиночку борется со стихией, ежонок вспомнил один из уроков мистера Грибба, а именно теорию хаотичного движения дедушки. Теория гласила о том, что если наблюдать со стороны за тем, как работает дедушка, и при этом ничего самому не делать, то его движение, кажущиеся отрывистым и даже беспорядочным, в дальнейшем передастся наблюдающему, и он, будучи сам дедушкой, будет совершать тоже беспорядочное движение, так и не получив помощи от внука. Поймав себя на том, что он хоть и по команде деда, просто стоит и наблюдает, не делая ничего полезного, Герман решительно двинулся к выходу, когда вдруг, среди стука дождя, снаружи он еле уловил нехарактерный звук внутри, похожий на журчание воды. Пробежавшись по оранжерее, ежонок остановился напротив роз и в ужасе схватился за голову. Над пышными кустами дедушкиных любимиц, через треснувшее стекло тяжелая струя воды падала прямо на них, проделывая яму в почве и образуя в ней болото. Ждать дедушку, спасающего сад снаружи, было так же бесполезно, как и звать его на помощь. Действовать нужно было в одиночку, причем немедленно. Герман быстро огляделся по сторонам, взгляд упал на ведро, которое он тут же схватил и подставил под струю. Ведро быстро наполнилось, не думая, реагируя интуитивно и действуя молниеносно, ежик слил воду из ведра прямо в проход и вновь поставил его под струю. Дождь не утихал, а ведро тем временем становилось все тяжелее и неподъемнее. Казалось, прошла целая вечность. Не дожидаясь, когда наберется полное ведро, Герман сливал по половине, пока и этот вес не стал неподъемным, а лапы будто стелились по мокрой земле. Последнее ведро он опрокинул не поднимая. С радостью заметив, что набиралось оно гораздо дольше обычного, ежонок поднял голову наверх. Струя становилась все тоньше, пока, наконец, нить, тянувшаяся до самой земли, не оборвалась, превратившись в капли.