— Это еще почему? — захлопала глазами Тайка.
— Потому что все течет, все меняется. А тот, кто будет спотыкаться на каждой развилке, далеко не уйдет, — в голосе птички-весточки проскользнула насмешка. — Везде, где суждено упасть, соломки не подстелешь. Живи уж, как живется, ведьма. Не гневи судьбу.
— Да я не за этим. Мне просто любопытно, — Тайка смутилась.
— Никто из смертных, взявших в руки свою нить, не удерживался от искушения, — птичка совсем по-человечьи покачала головой. — Каждый хоть что-нибудь да менял. Не в прошлом, так в будущем. Вот положа руку на сердце, ведьма: неужели ты ни о чем не жалеешь?
Конечно, Тайка жалела о многом. У каждого в жизни случались ошибки, которые хотелось бы исправить. Но на них люди учатся. А промахов не допускает только тот, кто ничего не делает.
Она качнула головой, уверенная, что справится с искушением, и птичка перепорхнула с ее плеча на одну из красных нитей, натянутую между двумя стволами березок, и зацепилась за нее коготочками, балансируя:
— Ну, тогда смотри, коли такая смелая.
Тайка потянулась к нитке — и в тот же миг отдернула руку. Стало вдруг боязно. Шутка ли: вся ее судьба проходила перед глазами — такая прямая, осязаемая. А к ней, будто цветы к солнышку, тянулись другие нити-судьбы. Рыжая и косматая мохеровая — это наверняка Пушок. А серая, как волчья шерсть, видимо, Никифор — вон как, с самого детства переплелись (а домовой, говорят, любил ее в люльке качать). Бабушкина темно-синяя (ее любимый цвет, кстати) крепко скручивалась с Тайкиной ниткой в начале, но потом отходила все дальше и дальше, соединяясь с другой — изумрудной с золотинкой. Следить за переплетениями было безумно интересно. Ох, сколько еще встреч и разлук ей предстояло пережить на своем веку! Интересно, а которая из нитей принадлежала Яромиру? Да и нитка Лиса тут, наверное, тоже была? Хорошо бы отыскать ее, чтобы понять: надо ли в ближайшее время опасаться появления Кощеева сына?
От размышлений ее отвлек звонкий птичий голосок:
— Чего уставилась, ведьма? Никак работу уже закончила?
— Вообще-то да, — Тайка кивнула на распутанные нитки, чьи кончики рядком лежали на пожелтевшей осенней траве. — Передай своей хозяйке: дело сделано.
— Добро, — пташка перелетела на ветку и почистила соломенный клюв о кору. — Стало быть, награда тебе причитается.
— Мне ничего не надо, — Тайка захлопала глазами. — Я от чистого сердца помочь хотела.
— Не спорь, а сперва выслушай, — птичка издала странный звук: то ли всхлип, то ли смешок. — Меня не зря весточкой кличут: я могу передать от тебя послание кому угодно и куда угодно. Хочешь — в Явь, хочешь — в Навь или даже в мир мертвых.
— Вот это да! — Тайка раскрыла рот от удивления. — А в Дивье царство можешь?
Птичка моргнула глазами-бусинками. Должно быть, это означало «да».
— Тогда лети, крылатая, в Дивью столицу к царице Таисье и скажи ей, что я люблю ее очень-очень. И что мне поговорить с ней надобно. Пусть она починит зеркало и приснится мне как можно скорее.
— Будет сделано.
Расправив соломенные крылья, весточка взмыла в небо и вскоре затерялась среди осенней листвы в сплетениях ветвей.
***
Тут бы Тайке и проснуться, но что-то удержало ее на Границе — будто бы какое-то дело осталось несделанным. Она вдруг заметила, что рядом с ее судьбой кружит, не приближаясь, еще одна нитка — тоненькая, васильковая. И чем дальше тянется — тем тоньше становится: вот уже почти с волосок, потом с паутинку, а потом — оп-па — и обрывается. Тайка сама не понимала, отчего вдруг так больно заныло сердце — она ведь даже не знала, чья это ниточка. Но руки уже сами потянулись все исправить. Она привязала свободный кончик васильковой нити к своей и покрепче затянула узелок. Вот, так-то будет лучше!
Миг — и весь нитяной узор стал меняться на глазах. Налетевший ветер взметнул Тайкины волосы, обсыпал ее сухими листьями. Над головой громко раскаркались вороны, а в сплетении нитей тревожно зазвенели колокольчики, но вскоре все стихло, и только знакомый шепот Матушки Осени прозвучал будто внутри головы:
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, ведьма!
Ох, хотела бы Тайка и в самом деле знать это! Но, к слову, своего она добилась: васильковая ниточка окрепла и потянулась с места обрыва дальше, пока совсем не затерялась в листве. Чья же она все-таки?
Тайка коснулась ее пальцем, моргнула — и осенний лес пропал. Она вдруг оказалась у излучины Жуть-реки. Вроде знакомый изгиб: та же осока, россыпь перловиц и мелких камешков, вот только берега почему-то показались непривычно заросшими. Тайка озиралась по сторонам и находила все больше отличий. Например, кривой черемухи у излучины не было вовсе, а на месте старого дуба, чей ствол несколько лет назад раскололо молнией, торчал из земли маленький дубок всего в руку толщиной.