Любимый упырь княжны Доброгневы предусмотрительно убрался с дороги и теперь командовал своими войсками, сидя верхом на колонке и раскачиваясь из стороны в сторону. Более того, этот шутник достал из кармана мобильник и, хохоча, врубил на полную громкость «Полет Валькирии».
— Эгей! Помирать, так с музыкой!
***
Снег повалил громадными хлопьями, стирая краски, заглушая визги упырей и шумное дыхание злыдней, засыпая многочисленные следы кикиморы Киры, сложенную рядом с костром поленницу и пучки сухой травы, растущие по обе стороны дороги. Тайкины мышцы уже давно ныли от усталости, колени дрожали, а ноги так и норовили оскользнуться в ноябрьской грязи со льдом пополам. Даже легкий как перышко Кладенец она едва удерживала в руке.
Тяжко пришлось не только ей: Марфа уже еле-еле ворочала своей боевой шваброй, выстрелов Марьяны давно не было слышно. Никифор прихрамывал, с трудом размахивая лейкой, Сенька дул на обожженные ладони и все чаще охал, хватался за поясницу, а Пушок взмок как мышь под метлой и даже летал с трудом, вывалив изо рта розовый язык. Аленку и Киру Тайка, как ни силилась, не могла разглядеть. Оставалось только надеяться, что обе они были живы-здоровы и где-то прятались… Один лишь Яромир продолжал сражаться как заведенный. Но и его силы были далеко не бесконечны, а проклятые упыри все прибывали и прибывали! Присмотревшись, Тайка заметила, что дивий воин бережет правую руку. И вообще, кажется, с самого начала схватки держал меч в левой. А если вспомнить, он ведь уже когда встречал ее с автобуса, сумку взял только одну. Ох, Яромир! Неужели его Змей Горыныч потрепал, а этот гордец забыл упомянуть о такой досадной мелочи?
Тайка призадумалась: а не настал ли уже пресловутый «самый крайний случай»? Может, пора сжечь цветок безвременника? Кладенец в ее руке отозвался теплом, словно одобряя эту мысль. Она полезла в карман — и в этот миг кто-то схватил ее сзади. В плечи впились острые когти, и Тайка заорала — от боли и от страха: сама не поняла, от чего больше. Кладенец выпал из рук, но платок с цветком она удержала. И еще вдобавок пнула противника пяткой прямо в коленную чашечку так, что тот тоже взвыл.
Тайка узнала голос.
— Иваныч? Эй, ты чего? Мы ж договаривались!
Безвременник на самый крайний случай (3)
— Дык власть-то, кажись, переменилась, — проскрежетал упырь. — Ушло твое времечко, ведьма! Да ты не боись, я тебя не больно укушу, по старой дружбе. И Дивнозёрье спасем от налета, и я перед Доброгневой выслужусь. Это ведь большая честь — быть тем, кто саму хранительницу заест.
Тайка его почти не слушала — только знай себе вырывалась. Когти Иваныча впивались ей в плечи все глубже, вспарывая куртку, выворачивая наружу тонкий синтепон. Шарф сбился. Тайка чувствовала горячее дыхание упыря на своей шее: значит, и острые клыки были совсем близко.
Яромир, заслышав Тайкины вопли, в тот же миг рванул на помощь, но трое злыдней перегородили ему путь, а еще двое, рыча, подскочили сзади. Собак тоже обступили, пара упырей попыталась усесться на Вьюжку верхом, но Джульетта тут же прогнала летучих негодяев.
— Держись! Я иду! — крикнул дивий воин, отбиваясь разом от пятерых нападающих.
И тут Иваныч неожиданно разжал пальцы и знакомым тихим голосом Лиса произнес:
— Беги, ведьма! Силантий — дурак, он не скоро поймет, что случилось. Эх, жаль, упырь-то твой совсем слабенький — в полную силушку не развернешься… — Он пополировал когти о рукав, сдул с них несуществующую пылинку и с радостным улюлюканьем бросился в гущу сражения, сшибая какую-то наглую летучую мышь прямо на лету.
— Эй, Макарка! Ты че творишь? — завопил Силантий, спрыгивая с насиженного места. — Вот остолопы! Все приходится делать самому…
На Иваныча бросилось сразу несколько злыдней, и тот заверещал уже своим голосом:
— Это был не я! Меня подставили!
Но никто ему, конечно, не поверил.
Яромир как раз разобрался со своими противниками и бросился к Тайке почти одновременно с Силантием.
Она понимала, что подхватить с земли Кладенец уже не успеет, поэтому, сложив пальцы особым образом, зашептала заклятие — слова сами пришли на ум, как будто бы она всегда их знала:
«За моей спиной зимний ветер стих. Силу дай, огонь, — защити живых. Я в своих правах на своей земле — изгоняю страх, призываю свет».
Костер вдруг вспыхнул и заискрил, словно новогодний фейерверк. Небо озарила яркая зарница, и упыри, завизжав, беспорядочно заметались. Наверное, подумали, что рассвет настал в неурочный час.
Но проклятый Силантий крикнул во все горло:
— Спокуха, рукокрылые! Еще даже первые петухи не пели!