—Скажите, пожалуйста,— вновь спросила Зоя, которую, казалось, не вполне удовлетворил мой ответ.— А какую форму шефской работы вы могли бы предложить?
«В самом деле, какую? До сих нор я как-то не думал об этом. А надо бы. Иначе зачем же тогда я шел в школу?»— лихорадочно обдумывал все возможные варианты.
—Формы могут быть разные.
—Глубокая мысль,— не без иронии заметила Нуриева.— А конкретно?
—На первых порах можно было бы обучить комсомольцев меткой стрельбе,— и мысленно добавил:— Этой палец в рот не клади.
—Это уже кое-что.
В комнату вошли Валя и Хрусталева.
—Марина, ты знаешь этого товарища?— спросила Нуриева.
—Да,— покраснев, ответила Маринка.
Как ей идет румянец! Я на мгновение забылся. Почему-то вспомнилось поле с дозревающей гречихой и заря перед восходом солнца. Где-то совсем близко ошалело бьют перепела: «Так пойдем! Так пойдем!» Наступает час пробуждения природы. Я всматриваюсь в окружающее и вижу его таким, каким оно было вчера, и уже не таким. Появилось что-то неуловимо новое. Вот и Маринка. Ведь я видел ее совсем недавно. Тогда она казалась мне такой же девушкой, как и многие другие. Ну, может, чуточку лучше. А сегодня? Сегодня она уже другая.
—Товарищ Нагорный,— объясняла Курнева,— просит от имени комсомольцев своего подразделения разрешить шефство над вашей группой. Что скажешь на это, Хрусталева?
—Я за. Но надо посоветоваться еще и с ребятами.
—Будем считать вопрос решенным. Советуйся. Что еще требуется от комитета комсомола?
Вопрос был обращен ко мне, и я ответил:
—Теперь вроде бы все. Спасибо вам. До свидания. Из комнаты мы вышли вместе с Маринкой.
—Как это вы так сразу? — спросила она.
—Да вовсе и не я, а наш командир.
—Ах не вы?
—Собственно...
—Не будем больше об этом говорить. После уроков приходите в десятый «В». Там мы и обсудим ваше предложение,— и Маринка, дав попять, что разговор окончен, ушла к своим подругам.
«Э-э, да мы еще и с характером,— подумал я, спускаясь по ступенькам вниз.— Ох, эти женщины! Даже самые юные из них легко усваивают, что право на внимание— прерогатива женщин, и те из мужчин, которые забывают об этом, не достойны внимания женщин».
До окончания уроков в десятом «В» классе оставалось более двух часов, и я решил скоротать время за прогулкой по городу. Кроме того, мне как военному, подразделение которого расположено в непосредственной близости от Балаклавы, необходимо хорошо знать этот город. И чем скорее я это сделаю, тем лучше и для меня и в какой-то степени для самой Балаклавы, мир и покой которой я призван беречь так же, как и свой дом.
Набережная бухты в это время была пустынна. Лишь метрах в двухстах от меня, ближе к морю маячила фигура какого-то подростка. В одном месте я спустился по ступенькам вниз, к самой кромке берега. Вода в заливе чистая, прозрачная, сверху— теплая, глубже— холодная. Долго держать руку глубоко в воде нельзя: сводит пальцы. При попытке зачерпнуть пригоршней воду мальки, стайками плававшие у берега, юркнули в сторону. Я погрузил руку в воду и замер. Некоторое время они опасливо обходили ее, но потом осмелели настолько, что спокойно проплывали между растопыренными пальцами, стукались о них своими булавовидными головками.
Подросток, к которому я подошел, сидел и удил рыбу.
—Ты почему не в школе?— спросил я его. Мальчик оторвал свой взгляд от поплавка, посмотрел на меня, как на незваного гостя и, сплюнув сквозь зубы, ответил:
—А ты почему не на службе?
Такого вопроса я, признаться, не ожидал. Нахаленок, да и только.
—Ты почем знаешь, что я не на службе?
—Не видно, что ли. Я хоть каким-нибудь делом занимаюсь, а ты, вижу, только и знаешь, что камни шлифуешь. Ждешь кого?
Ну и чертенок! Все-то ему знать надо.
—Так почему же все-таки ты не в школе? Или бросил?
—Не-э. Отпустили раньше: физрук заболел.
В одном из ближних дворов женский голос звал какого-то Петю.
—Тебя, что ли?
—Не-э. Я живу в начале улицы.
—Севастопольской?
—Угу-у.
—Сосед Хрусталевых, значит?
—Угу-у.
—Выходит, ты знаешь и Анну Алексеевну, и Маринку?
—Угу-у.
—Ну, брат, заладил. Все «угу» да «угу». Ты что, других слов не знаешь? — этого не надо было говорить мальчику: мог обидеться, и тогда я и слова не вытянул бы из него. Но и одни «не-э» и «угу» тоже почти ничего не давали. Поэтому, чтобы сгладить впечатление от последнего замечания, я сказал:
—Мы вот беседуем с тобой, а я даже не знаю, как тебя зовут. Меня, например, величают Николаем Нагорным,— свою фамилию я сообщил умышленно, рассчитывая на то, что и мой собеседник сделает то же самое.