—Так это ж здорово! И вы знаете азбуку Морзе?
—Ну а как же. Без этого нам нельзя.
—И радиотехнику?
—Само собой.
—Девчонки!— в восторге воскликнула Лида.— Это ж такая специальность! Представляете? Разные там позывные...
—Представляем,— прервала Михееву Маринка.— Ты, конечно же, будешь «ромашкой».
—Маринка! — произнесла Лида так, будто открыла какую-то тайну.— Мы начинаем сердиться. Что это значит?
—Михеева! Что за глупости ты говоришь?
Маринка, поняв, что поступила опрометчиво, сердито посмотрела не только на Лиду, но и на меня. Ну а я-то причем? Чтобы сгладить возникшую неловкость, я сказал:
—Товарищи, я понял, что вы согласны обучаться радиоделу. Ну, может быть, не все, а хотя бы часть. Мы посоветуемся в нашей комсомольской группе. Доложим командованию. Думаю, что нам не откажут. И последнее,— добавил я.— Чтобы разговор у нас был поконкретнее, надо выяснить, сколько у вас желающих заниматься в радиокружке. Вам это нужно для учета, нам— для аргументов в беседе с командованием.
—Это мы мигом,— Лида быстро извлекла из портфеля тетрадку, вырвала из нее два листа и спросила Хрусталеву:
—Тебя записывать?
—Я еще не знаю.
—Запишу, а там как хочешь.
—В списке оказалось двенадцать человек. Нормально. После собрания ко мне подошла Лида Михеева и спросила:
—Скажите, пожалуйста, а девушек принимают в береговую оборону?
Подружка, с которой Лида сидела за одной партой, услышав ее вопрос, подошла к нам поближе и сказала вполголоса:
—Тебе, Лида, пора уже выходить замуж и рожать детей, а не служить в береговой обороне. Ты идешь домой или нет?
—Иди, я тебя догоню,— ответила Лида.
Замечание подруги не произвело на нее ни малейшего впечатления. Михеева и в самом деле выглядела вполне созревшей для материнства. Даже своеобразная прическа подчеркивала в ней строгую, неброскую красоту. Длинные волосы сзади были подвернуты внутрь и, казалось, в таком виде чем-то закреплены.
—Болтушка,— незлобиво заметила Лида.— Нет, а в самом деле, есть в ваших частях девушки?
—Конечно есть. Возьмите, например, санитарные части. Там медицинские сестры— женщины.
—Нет, я имею в виду не медицину, а другие специальности.
Хрусталева уже ушла домой. Я собирался было проводить Маринку и договориться о том, где и когда мы начнем занятия, но ее и след уже простыл. Видно, Лида все же заметила мою плохо скрытую досаду и сказала:
—Извините, что задержала вас. Догоняйте Хрусталеву. Она, наверное, ждет вас где-нибудь у выхода.
Я было поверил этому наивному с моей стороны предположению, наивному потому, что у Маринки, как я уже успел заметить, гордости было хоть отбавляй. У выхода школы Хрусталевой не оказалось. Все правильно. Так оно и должно быть. Ну нет, так нет. Лично мне все это безразлично. И если я сейчас зайду к ней домой, то лишь с единственной целью — согласовать дни и часы занятий по радиоделу.
Во дворе Хрусталевых меня встретила Анна Алексеевна.
—А, матрос? Заходи— гостем будешь.
—Я только на минуточку, поговорить с Маринкой по общественным делам.
—Она еще не пришла, хотя по времени уже должна быть дома. Подожди, если хочешь. А вот и она. Мы ее ждем со стороны улицы, а она из виноградника пожаловала. Уж не задержали ли тебя снова на горе?
—Нет. Заходила к Пуркаевым.
Анна Алексеевна сослалась на занятость делами и ушла в дом. Странное чувство овладело мною. Как будто я в чем-то провинился перед этой девушкой. И, удивительное дело, она, казалось, понимала мое состояние и терпеливо ждала, с чего я начну.
—Я рассчитывал, что после собрания мы пойдем домой вместе и по дороге договоримся о занятиях.
—И кто же расстроил ваши планы?
—Да Лида задержала.
Маринка промолчала. Я не люблю молчаливых реакций. Не люблю прежде всего за их неопределенность. Молчание может означать все что угодно: готовность выслушать твои доводы, согласие с ними, сомнение к правильности твоих суждений. Чаще же молчанием выражают осуждение. Как тут разобраться в этой смеси значений? На что можно опереться в состоянии невесомости? Ты хочешь привести аргументы и не можешь, так как не знаешь, что нужно аргументировать. Все это очень похоже на игру, в которой один партнер, с повязкой на глазах, должен поймать другого— с колокольчиком в руках. Ты идешь на звон колокольчика, но партнер оказывается в стороне, а иногда и сзади, с вытянутой вперед рукой. И если бы в молчании было только осуждение, а то в нем часто выражается еще и превосходство над тобой.
—В чем ты меня упрекаешь?— спросил я Маринку.