—Ну и сукин же ты сын, Звягинцев. Мало того, что сменил меня на полчаса позже, так ты, ни свет ни заря, погнал меня еще и за анодными батареями.
—А при чем тут я? Это командир сказал.
—Командир сказал,— передразнил я его.— Вот проснется он, узнает о твоих проделках да всыпет по первое число, тогда закажешь и пятому.
—Думаешь, если ты его дружок, то тебе все можно?
«Скажет же такое— «дружок». Знал бы ты, Звягинцев, какой я ему дружок— не захотел бы ты быть в моей шкуре»,— подумал я и добавил вслух:
—Шутить, Сеня, можно и, наверное, нужно, когда это к месту, но не так грубо,— уже спокойно ответил я Звягинцеву, укладываясь в постель.
—Вот люди,— слышал я сквозь дремоту.— Шуток не понимают. Для чего тогда придумано первое апреля?
—Такие люди завсегда обижаются,— басил Сугако. Проснулся я от того, что меня опять кто-то дергал за плечо.
—Вставай. Командир сказал, чтоб ты шел за анодными батареями.
—Вы что, с ума посходили? Думаете, если сегодня первое апреля, то можно издеваться над человеком весь день? Хватит с меня, ни за какими анодными батареями я больше не пойду,— ответил я и снова улегся в постель. Не успел я задремать, как услышал крик:
—Встать, разгильдяй!
Я открыл глаза, но не сразу понял, кто и что от меня требует.
—Приказано встать!— повторился крик, и Демидченко сорвал с меня одеяло.
Я вскочил как ошпаренный.
—Вы почему не выполняете приказание?
—Товарищ старшина второй статьи,— разозлился и я, махнув на все рукой.— Может, уже хватит?
—Что хватит?
—Издеваться над человеком.
—Кто же над вами издевается?— тон у командира был спокойный, но за этим кажущимся спокойствием ощущалась надвигающаяся гроза.
—Вначале Звягинцев, а теперь еще один шутник выискался,— и я рассказал собравшимся, а собрались все, историю с анодными батареями.
Долго после этого раскатывалось эхо гомерического смеха. Казалось, что наша гора— Олимп, а все собравшиеся— боги. Я же— простой смертный, случайно оказавшийся среди богов. Смеялись все, и не миновать бы мне еще двух нарядов вне очереди, если бы смог удержаться от смеха и сам командир отделения.
—Так что, может, и Михась решил подшутить?— спросил в перерыве между приступами смеха Демидченко.— Михась! Говори, сукин кот, правду.
Лученок тоже давился от смеха, и его ответу «Дали-бог, правда» никто не верил.
—Какая там правда? Вы посмотрите на его рожу.
—Да нет, лицо у Лученка вроде бы серьезно.
—Вот такое же серьезное лицо было и у Звягинцева, когда он от вашего имени посылал меня на рассвете за анодными батареями.
Новый взрыв хохота потряс гору.
—Ну черт с вами, как хотите. Но если что, то кое-кому придется идти за продуктами и анодными батареями пешочком до самого Севастополя.
Прошло, может быть, полчаса. Мы уже готовились к завтраку, как вдруг на верхней части склона горы показался водитель мотоцикла Саша Переверзев, весь увешанный тюками. Поднявшись до края площадки, он сел в изнеможении прямо на камни. Пот градом струился с его лица.
—Ну, господа-товарищи! Вижу, зажирели вы тут окончательно. Даже за своим собственным пропитанием не желаете спускаться вниз.
Демидченко, сдерживая смех, сам помог Переверзеву освободиться от тюков. Снимая последний пакет с плеч Переверзева, командир сказал:
—Понимаешь, Саша, какая петрушка получилась.И тут уже все наперебой начали рассказывать о случившемся.
—Тебе бы, Саша, надо было завернуться и уехать в дивизион. Я бы их, шельмецов, заставил потом нести все это на себе пешочком от самого Севастополя,— разъяснял Демидченко мотоциклисту.
—Артисты,— уже дружелюбно заметил Переверзев.
—Садись, Сашок, поближе да и позавтракаем вместе. Ты, наверное, как и Нагорный, с рассвета сегодня маешься.
После завтрака, во время которого не прекращалось обсуждение моей ходьбы за анодными батареями, Демидченко уехал на мотоцикле в штаб дивизиона. Обязанности командира отделения на время своего отсутствия он возложил на Лученка.
В нашем отделении комсомольцы все, кроме Сугако. Сегодня меня избрали комсоргом.
—Один вопрос решили. Что еще надо обсудить? — спросил я.
—Самае галовнае— як нам умацаваць сваю пазицыю,— сказал Лученок, сняв наушники.
—Ты дывысь! Я думав— вин ничого нэ чуе. А выявылось, що вин и Ганну голубыть, и Наталку шануе.