—Тебя могут вызвать для беседы по одному неприятному делу, так ты имей ввиду, что я заступил на вахту за полчаса до смены.
—Как это за полчаса до смены?— не понял я.
—Непонятливый ты, Нагорный. За четверть часа до окончания твоей смены полковая радиостанция передала нам радиограмму. Черт знает, что там случилось, но я получил ее только тогда, когда ты уже спал.
Только после этого я понял, что на моем дежурстве действительно случилась неприятность, и всю вину за это Олег хочет взять па себя.
—Зачем тебе понадобилась чужая беда?
—Во-первых, беда эта не чужая, и во-вторых, гауптвахту я как-нибудь переживу. Зато у тебя сохранится воинское звание старшины второй статьи. Правильно я рассуждаю?
—Нет, Олег,— ответил я, немного подумав,— неправильно. Я ценю твою жертву, но принять ее не могу.
—Почему?
—Если я в чем-нибудь и виноват, значит, и наказание должен нести сам.
—А дружба?
—Причем тут дружба? Ну как после этого я буду смотреть тебе в глаза? Да ты же первый потом скажешь...
—Не скажу.
—Не скажешь, так подумаешь: «А друг-то у меня липовый, если согласился, чтобы за вину отвечал я, а не он». Нет, Олег, в жизненном пути как-то легче, если у тебя нет на душе ненужного груза.
—Философ ты, Николай.
—Никакой я не философ. Но надо же как-то по совести.
В то же утро, когда нас построили и с Веденеева сняли поясной ремень, я вышел из строя и рассказал обо всем, как было. Начальник связи дивизиона посмотрел на нас двоих и сказал:
—Обоих на гауптвахту! Одного— за нарушение дисциплинарного устава, другого— чтобы не было скучно первому.
Когда я получил саперные инструменты и принадлежности для учебных занятий в школе, командир взвода спросил:
—Вам что, без шефства мало забот?
—Товарищ главный старшина, ну как же не помочь школьникам?
—Может, школьницам? — засмеялся командир взвода.
—Ну как можно, товарищ главный старшина?
—А что? Над каким классом вы взяли шефство?
—Над десятым.
—А-а, ну если над десятым, то это, конечно, совсем другое дело,— хитро улыбнулся главный старшина.
Со всеми делами в штабе я уже справился. Оставалось взять газеты и письма. По дороге в красный уголок я спросил Олега:
—Какие новости у вас?
Из военно-морского училища,— понизив голос, сказал Веденеев,— списали десять курсантов. Пять человек направили к нам в дивизион. Одного из них прикомандировали к нашему радиовзводу. Ну и парень, я тебе скажу.
—За что же их так?
—Ну кто тебе скажет?
—Пожалуй,— согласился я,— Ну и как он, этот парень?
—Он же у нас без году неделя. Разве за это время узнаешь человека?
—Тоже верно.
—Слушай, Никола, что у тебя с Демидченко?
—Ничего, а что?— удивился я. Хотя чему тут удивляться? Демидченко мог рассказать обо мне, что было и чего не было.— Натрепался?
—Да нет, говорить он нам ничего не говорил, а вот перед твоим отъездом в Балаклаву категорически требовал не включать тебя в состав поста.
—Это он сам рассказал тебе об этом?
—Как же, жди, расскажет он тебе. Дружок главного старшины похвалялся новостью.
Вот, значит, как. Выходит, Вася пытался решить какую-то проблему еще до нашего отъезда. Значит, ниточка тянется дальше, что-то произошло значительно раньше. Но что? Я перебрал в памяти все, что могло быть связано с нашими отношениями, но разобраться в этом так и не смог.
Нас с Олегом увидел политрук. Он подозвал меня к себе, пригласил в свой кабинет и повел неторопливый разговор.
Некоторые считают, что по чертам лица можно определять характер людей. Говорят, в частности, что жесткие волосы свидетельствуют о крутом нраве человека. Вряд ли это так. У политрука волосы мягкие и светлые, как льняные волокна. Не успеет он отвести рукой пряди своих волос назад, как они снова скользят вниз и закрывают собою высокий крутой лоб. Лицо политрука можно было бы назвать симпатичным, если бы не очень маленький и немного курносый нос. Впрочем об этом сразу же забываешь, как только встречаешься с острым проницательным взглядом его серых глаз. Интересная деталь: одежда у политрука всегда в очень опрятном виде. Не скажешь, что он очень часто меняет ее, но, когда бы ты его не встретил, впечатление такое, что китель и брюки только что из химчистки— чистые, выглаженные, к воротнику подшит снежной белизны подворотничок. У других командиров рукава от долгого ношения кителя собираются в складки. У политрука, к моему удивлению, я таких складок не видел ни разу. После каждого его прихода в радиовзвод все как-то подтягивались, чистили свою одежду и становились прямо-таки неузнаваемыми.