—А работавшую станцию засекли?
—Засекли, засекли,— многозначительно ответил старший лейтенант.
—Наверное, опять там же, где и первый раз.
—Нет, на этот раз не там, а здесь.
—Как здесь?— не понял Лученок.
—Так вот. Здесь, и все.
Наступила звенящая тишина.
Несмотря на то, что у дежурного радиста наушники были плотно прижаты к голове, все отчетливо слышали не только писк морзянок, но даже фоновый шум с периодическими потрескиваниями электрических разрядов.
—Тогда надо оцепить этот район, чтобы не успел уйти гад,— предложил Лученок.
—Уже оцепили,— ответил старший лейтенант, взглянув на часы.— Теперь не уйдет. Подождем только до рассвета. В темноте лучше стоять, слушать и наблюдать. Лазутчик, если только он попробует выбраться из окружения, обнаружит себя на расстоянии.
—Верно,— согласился молчавший до сих пор Сугако.
Потянулись минуты напряженного ожидания. Странное, какое-то раздвоенное чувство овладело мною. Я знал то, чего не знали другие. Лученок, конечно, не допускает даже мысли о том, что радиограмма могла быть передана с нашей радиостанции. Он просто уверен, что вражеский лазутчик где-то притаился и ждет удобного момента, чтобы уйти из зоны, взятой под наблюдение специальными подразделениями. Все понимали, что тишина обманчива, что ее в любой момент могут разорвать гулкие выстрелы флотских карабинов. Несколько раз Михась выходил на площадку, медленно поворачивался вокруг, вслушивался в мерный шум морского прибоя, пытаясь не пропустить первых звуков потревоженной тишины. Он опытный радист. Оступись лазутчик на склонах какой-либо возвышенности, Лученок разобрался бы, осыпались ли это мелкие камни или ударила о берег морская волна.
Пришедшие к нам старшина первой статьи и матрос сидели молча, не проявляя никакого интереса к нашим делам, но готовые к немедленному выполнению приказания своего командира.
Старший лейтенант вел себя особо. Он все время наблюдал за Севалиным. Но смотрел при этом не прямо на него, а на предметы, расположенные поблизости. Я попробовал сделать так же: смотрю на анодные батареи и, не переводя взгляда на Валерия, пытаюсь определить, чем он занимается. Оказывается, видно отлично. Хитрец старший лейтенант, внешне ведет себя спокойно, делает вид, будто ему скучно, что он с удовольствием завалился бы сейчас спать. Чтобы «осилить» дремоту, он время от времени неторопливо достает папиросы и также неспешно закуривает.
Начал светлеть восточный край неба. На юге рассветы короткие. Через какие-нибудь полчаса стали резче выделяться силуэты горных вершин. Самая высокая из них Роман-Кош уже светилась яркой короной солнечных лучей. Лишь внизу, у подножия горы, все еще было сумрачно. Туда тонкой пеленой сползал из ущелий туман. Удивительная пора раннее утро. Все словно зачаровано, пронизано величественным первозданным покоем. В такие минуты забывается мелочное, суетное. Мир представляется не просто прекрасным, а таким, в котором все постоянно совершенствуется. Некоторые люди склонны проводить аналогию между природой и мастерской художника. Это наивное упрощение. Творя произведение, художник делает мазки, снимает их, кладет новые. Иногда изменяет, казалось бы, уже законченный труд. Природа так не поступает. Она совершенствует свои творения только в замыслах. Уже созданное, каким бы прекрасным или уродливым оно ни было, не меняется. У природы нет своего архива, нет музея. Остаются иногда только кладбища, по которым мы судим о ее прошлом.
—Вы в чем-то меня подозреваете — произнес Севалин, сдвинув наушники.
Сказанное было настолько неожиданным, что даже Лученок, обычно спокойный, крикнул:
—Ты что, рехнулся?
—Нет, Михась, не рехнулся. Сейчас все в оцеплении. И место наших гостей тоже там. Но они предпочитают оставаться здесь. Ты не скажешь, с чего бы это?
Вопрос Севалина был настолько логичным, что с этим Лученок не мог не согласиться. Он перевел вопросительный взгляд на старшего лейтенанта, и тому нужно было что-то сказать.
—Сейчас все выяснится,— ответил он, приглашая всех свободных от дежурства на площадку. Проснулись Сугако и Звягинцев. Они молча, не спрашивая, куда мы направляемся, последовали за нами. На площадке старший лейтенант остановился, достал ракетницу и выстрелил по направлению генуэзских башен. Красная ракета взвилась в воздухе, описала крутую дугу и медленно, оставляя за собою белый шлейф дыма, спустилась на землю.