В полном составе данная пятерка высших духовных лиц страны собралась в Петербурге в первой половине октября 1725 года. Прокопович и Заборовский вернулись из коротких отпусков. Дашков приехал наконец в столицу. Вот им-то в первую очередь, а также, вероятно, «Верховному Ея Величества государыни императрицы протодиакону» (Троицкой церкви) Анфиногену Иванову и протоиерею главного собора страны (Петропавловского) Петру Григорьеву и довелось давать оценку далеко идущему прожекту супруги Петра Великого. Через месяц о нем и о реакции священников судачил весь город, не исключая дипломатов. Ж. Кампредон 16 (27) ноября доносил в Париж: «Здесь… на основании некоего предложения, вероятно измышленного Бассевичем, сделали запрос Синоду – может ли великий князь жениться на принцессе Елизавете. На что получили, конечно, ответ, что это равно воспрещается и божескими, и человеческими законами»{21}.
В том, что французский посланник приписал идею бракосочетания Геннингу Фридриху Бассевичу, нет ничего удивительного. Министр герцога Голштинского славился богатым воображением и не ленился время от времени «радовать» русский двор какой-нибудь экстравагантной инициативой. Ему же агент Людовика XV присвоил авторство второго варианта женитьбы, когда накануне Рождества 1725 года в Петербурге заговорили о свежеиспеченном кандидате на руку Елизаветы – сыне епископа Любекского и Этинского Карле-Августе. К тому же тайный советник лично сообщил Кампредону сенсационную новость. Как писал француз, Бассевич «сам явился… известить меня» о том, что «действительно заходила речь о браке… Елизаветы с великим князем, браке, который наилучшим образом обезпечил бы внутренний мир в России, соединив и партии, и семью царицы… Но… союзы этого рода безпримерны в России и потому кажутся русским чудовищными. Впрочем… это… не помешает хорошо устроить судьбу цесаревны посредством двойного брака. Ея с сыном дяди герцога Голштинского, епископа Любекского, а великого князя с дочерью того же епископа».
Полагаю, читатель догадался, откуда и по каким причинам задул новый ветер. Но резонен вопрос: почему Карл-Август Любекский, а не кто-нибудь иной? Похоже, Елизавета, взвесив потенциал всех существовавших на тот период в России семейных кланов, не сочувствующих внуку Петра, выбрала в качестве опоры наиболее сильный из них – Голштинский – и рассчитывала замужеством с двоюродным братом Карла-Фридриха заручиться поддержкой этой влиятельной партии. Правда, жених из германской глубинки не стремился в поисках невесты мчаться на край Европы. Пришлось прибегнуть к хитрости. К диалогу с голштинскими родственниками подключили австрийского монарха. Карлу VI пообещали провозгласить юного Петра Алексеевича (племянника жены императора) наследником, а сестру великого князя, Наталью Алексеевну, выдать за Карла-Августа. Если, конечно, цесарь убедит самого принца навестить берега Невы. Карл VI соблазнился заманчивыми посулами и помог завлечь молодого человека, который 11 октября 1726 года в качестве епископа Любекского (отец скончался весной) прибыл все-таки в Санкт-Петербург. Тут-то ему и открылась истина. Екатерина тотчас дезавуировала клятвы и заверения герцога Голштинского, сделанные им австрийскому послу Амадею Рабутину-Бюсси, и заявила, что дорогому гостю суждено связать судьбу с цесаревной, а не с великой княжной Натальей. Успокаивать обманутого партнера командировали красноречивого Бассевича. Советник 23 октября без тени смущения объяснил Рабутину казус капризом легкомысленной царицы{22}.