Кто же замутил воду у смертного одра Петра Великого? Фактически ответ прозвучал в ходе бурных дебатов утром 28 января на внеочередном расширенном заседании Сената, когда лидеры проекатерининской группы категорически отказались пойти на поводу у оппозиции и одновременно провозгласить Екатерину императрицей, а Петра Алексеевича ее наследником{4}. Значит, внук царя перешел дорогу не только «бабушке», но и еще кому-то. Кому же? Тому, чье имя «русская золушка» из Лифляндии с радостью вписала бы в собственное завещание. Это имя всем известно. Если еще можно спорить о том, какой из дочерей больше симпатизировал отец, то предпочтения матери не подлежат сомнению: она души не чаяла в Елизавете.
Взлет матушки на вершину политического Олимпа открывал перед младшей цесаревной широкие политические перспективы: максимум – власть над Россией после кончины или отречения первой императрицы; минимум – положение самого влиятельного советника при плохо разбиравшейся в процессе управления самодержице. А вот победа племянника сильно сужала принцессе поле для маневра, хотя для любого другого воцарение Петра II означало бы полный крах всех надежд.
Итак, скорее всего, знаменитая дщерь Петрова постепенно, в течение полутора – двух лет, внушила родительнице мысль активно побороться за императорский скипетр. Назвать с той же определенностью автора изощренной комбинации, обеспечившей Екатерине успех, затруднительно. Это либо Елизавета, либо граф Толстой, либо сценарий – плод их совместного творчества, в котором цесаревна участвовала как бы невзначай. Ни темпераментному Меншикову, ни осмотрительному вице-канцлеру, уроженцу Вестфалии Остерману подобное озарение не свойственно, а неистощимый на фантазии Бассевич, безусловно, проболтался бы о нем в своих мемуарах.
Судя по оперативности, с какой партия Екатерины приступила к осуществлению ключевых мероприятий, на утреннем совещании у царицы 26 января решались не стратегические (уже одобренные ранее), а тактические вопросы: кто, что и когда должен исполнить. Сразу же по окончании «летучки» начался первый акт политического спектакля.
Екатерине досталась самая легкая и естественная роль. В Конторке мужа царица оплакивала свалившееся на нее горе. Между тем Петр Толстой переговорил с главными оппонентами – Д. М. Голицыным и А. И. Репниным, по примеру прочих сенаторов и вельмож приехавшими в Зимний дворец, а также с В. Л. Долгоруковым. Александр Меншиков встретился с Геннингом Бассевичем и попросил голштинца свести и помирить его с П. И. Ягужинским. Елизавета обреталась вблизи от матери, чтобы в случае чего помочь советом. Но, похоже, форс-мажора не возникло. И Толстому, и Меншикову сопутствовала удача.
Почитателей великого князя не насторожила покладистость семидесятилетнего старика. Они восприняли на ура сообщение Петра Андреевича о намерении Екатерины подчиниться народной воле и удовольствоваться званием регентши при малолетнем Петруше. Традиционалисты сразу же успокоились, расслабились и без стеснений проинформировали иностранных дипломатов о достигнутом компромиссе. Вечером 26 января (6 февраля) Ж. Кампредон отрапортовал в Версаль: «…близко знакомые с делами лица… уверяют, что сенат принял уже меры сообща с царицей. Наследником, говорят, будет провозглашен великий князь… А во время его несовершеннолетия царица будет правительницей совместно с Сенатом». Утром 27 января о том, что «все… улажено в пользу великого князя», прознал шведский посланник Г. Цедеркрейц{5}. Так ловко мастер убеждения Толстой добился первого результата: усыпив бдительность, нейтрализовал противника. Тем самым граф облегчил работу напарника. Александр Данилович в те же часы при посредничестве Бассевича сумел найти общий язык с Павлом Ягужинским.