– Ну что ж, пойдем и мы в галерею. Дорогой де Нарбонн, не соблаговолите ли взять этот ларец, я вам буду очень благодарна. Противные придворные платья до того неудобны! – пожаловалась она, в то время как лакеи расправляли на ковре ее небольшой шлейф.
– Одно ваше появление уже подарок небес! Вы изумительны! – восхитился Дюрок абсолютно искренне и подал ей руку.
Лаура улыбнулась. Она знала, что хороша в строгом белом муслиновом платье на золотой подкладке, золотых туфельках и в короне из золотых лавровых листьев. Точно такой же золотой поясок из листьев с капельками бриллиантов обхватывал платье под грудью, а вдоль изящной шейки покачивались такие же серьги-подвески, выгодно оттенявшие ее слегка золотистую кожу.
Когда Лаура вошла в галерею, где многочисленные зеркала размножили ее красоту, императорское семейство появилось ей навстречу из противоположной двери. Де Нарбонн шепнул несколько слов камергеру, и он громким голосом провозгласил:
– С соизволения их императорских величеств, мадам Жюно!
Воцарилась мертвая тишина. Лаура оценила собственную дерзость, но не отступила. Она сделала первый глубокий реверанс, потом второй, потом третий уже почти у ног императорской четы. И тогда она взяла из рук графа – который неотступно следовал за ней и не уступил бы сейчас своего места, посули ему целое царство! – небольшой ларчик, открыла его и достала статуэтку из слоновой кости. Греческую статуэтку, представляющую юную девушку в золотом лавровом венке и с золотой оливковой ветвью в руках. Эту статуэтку Лаура протянула Наполеону.
– Сир, – начала она, и, несмотря на ее решимость, ее теплый низкий голос слегка дрожал, – угодно ли императору принять эту Победу, давно уже живущую у нас в семье, в честь многих побед, которые ваш гений приносит Франции. Эта Победа особенно дорога нам, потому что держит в руках оливковую ветвь, символ мира, которого так ждали все жены и матери и который был подписан на берегах Немана двумя самыми великими государями мира!
Лаура закончила свою речь и опустилась на одно колено.
Вновь тишина, и сразу же буря аплодисментов, приветствующих ее короткую речь.
Император улыбнулся чарующей улыбкой, которая так редко освещала его лицо. Он принял Победу из рук Лауры и ласково погладил ее кончиками пальцев, прежде чем передать Дюроку.
– Позаботьтесь, чтобы ей нашли достойное место на моем письменном столе. Я хочу, чтобы она всегда была у меня перед глазами. Подарок от жены одного из лучших моих солдат мне особенно дорог!
Наполеон наклонился и поцеловал руку Лауры.
– Идите поздоровайтесь с государыней императрицей и Мадам Матерью, им очень вас недоставало.
Жозефина встретила Лауру тепло и поцеловала ее. Лаура не разделяла неприязни семейства Наполеона к его жене. Слава сына и брата ударила его домочадцам в голову, и они хотели, чтобы он женился, по крайней мере, на инфанте. Исключение составляла Полина. Леклерк, ее первый супруг, умер, и она вышла замуж за импозантного, но в остальном совершенно ничтожного князя Камилло Боргезе. Лаура и Полина дружили с детства, и свежеиспеченная княгиня настояла, чтобы они обращались друг к другу по-прежнему «ты», когда оставались наедине. Их по-южному теплая встреча вполне возместила Лауре холодный прием Элизы, старшей в семье Бонапарт, вышедшей замуж вопреки воле семьи за некоего Бачиокки, корсиканца, дворянина старинного, но обедневшего рода. Наполеон сделал ее великой герцогиней Лукки и Пьомбино, и не ошибся: став правительницей Тосканы, Элиза проявила неожиданные административные таланты. А что касается внешности, то она единственная походила лицом на мать.
Каролина и не думала скрывать от соперницы своего недовольства, тем более что ее супруг в числе первых собрался приносить поздравления героине вечера и с восторгом сказал жене:
– Наша Лаура сегодня ослепительна! Какое изящество! Какой шарм! Почему она так редко у нас бывает?
– Откуда вам это известно? Вы сами редко бываете дома. И потом, мы не одного с ней круга, – высокомерно ответила рассерженная Каролина.
Мюрат, тщеславный, как павлин, обожавший рядиться в золото и украшать гигантскими плюмажами шляпы, все же не растерял здравого смысла своих предков, честных керсийских трактирщиков, и, громко расхохотавшись, ответил:
– Наша знатность слишком свежа, чтобы ею чваниться. Как говорит император, не стоит ссориться из-за короны, раз наш отец не был королем. Даже если тебе это не нравится, я пойду и поздравлю Лауру!
– А я вам советую гордиться славой, – прошипела Каролина. – Безграничная слава императора, моего брата, – она подчеркнула родственность, – стоит всех пергаментов мира.