– Разве я спорю? Она безгранична, так что не стоит о ней и кричать. Пойду поздравлю Лауру.
– Сидите на месте, вы же видите, император обходит гостиную, – снова прошипела Каролина, нервно обмахиваясь веером.
Так оно и было. Жозефина, в окружении своих дам, поднялась и заняла свое место на троне, двойном, с полукруглыми спинками, поднятым на четыре ступеньки над остальным залом, а Наполеон, сцепив за спиной руки, двинулся по гостиной. Честно говоря, обход напоминал больше смотр, чем милостивый знак внимания. Запомнилось, как на одном из праздников он побеседовал с дамой:
– У вас что другого платья не нашлось, чтобы явиться на придворный бал? Оно же грязное!
Дама лишилась чувств. Или притворилась, что их лишилась.
В этот вечер Лаура, оставшаяся стоять рядом с Полиной, которая взяла ее под руку, услышала, как Наполеон, остановившись напротив молодой женщины на последнем месяце беременности, которая никак не могла подняться, сделав реверанс, добродушно заметил:
– Боже ты мой! Мадам! Да я думаю, вам было бы куда лучше в постели, чем здесь!
Бедняжка стала пунцовой, открыла рот, но не могла сказать ни слова.
Наполеон, смилостивившись, задал новый вопрос:
– И когда вы ожидаете счастливое событие?
– Когда… Когда вашему величеству будет угодно, – пролепетала несчастная и лишилась чувств[9].
Ее унесли. Все хохотали, тогда как бедняжке было не до смеха, она корчилась от боли, а дома, не теряя ни минуты, принялась за дело, выполняя свой долг перед императором: у нее начались схватки.
Между тем Наполеон продолжал свой обход, и настроение у него было гораздо лучше, чем в начале вечера. Завершив его, он подошел к Лауре, взял ее за руку и отвел в сторонку под тревожными взглядами Полины и четы Мюрат.
– Чудесный подарок, – одобрительно сказал Наполеон. – Настоящее произведение искусства. Откуда она? Я никогда не видел этой статуэтки у вашей матери.
– Возможно, она не выставляла ее напоказ… Дорожа ею.
– Или потому что у нее ее не было?
Лаура не была готова к лобовой атаке и не сразу нашла выход из положения. Не находя, что сказать, она взглянула на императора. Наполеон стоял близко, и она вдруг подумала, что никогда не обращала внимания, как он изменился. Тощий «Кот в сапогах» набрал вес. Во-первых, пополнел, хоть и не слишком. Он был в темно-зеленом полковничьем мундире с красной розеткой Почетного легиона и в белых кашемировых штанах в обтяжку, которые подчеркивали начинающуюся полноту, но полнота его не портила. Шла ему и короткая стрижка, а раньше он носил длинные волосы… Руки и ноги у Наполеона были маленькие, красивой формы. А лицо? Годы обошлись с его лицом милостиво.
Он стал красив классической красотой римских масок. Падающие на лоб темные волосы подчеркивали цвет глубоко посаженных глаз – они были редкого серо-голубого цвета. А какой взгляд! Трудно было его выдержать, а забыть и вовсе не возможно. Лаура невольно спросила себя, отказала бы она в веселые времена Мальмезона такому Наполеону в любовной авантюре, которую он предлагал? Но тогда у нее был Жюно, самый красивый мужчина из всех, каких она только знала, и молодой Бонапарт не выдерживал с ним никакого сравнения. Но ей был задан вопрос, и надо было на него отвечать. По веселому огоньку, горевшему в глазах императора, Лаура поняла, что опасность ей не грозит, и призналась честно:
– Я купила эту статуэтку, сир, лет пять тому назад у антиквара на набережной Вольтер и хранила для себя. Она воплощение моих надежд и надежд всех женщин Франции. Победы вашего величества сделали Францию великой и грозной. И ей нужен долгий мир, чтобы насладиться своим счастьем и блистать.
– Эту мысль подал вам Жюно?
– Жюно? Нет, сир! Его единственная мечта – служить своему императору. Из всех титулов и чинов он дорожит больше жизни одним-единственным – местом первого адъютанта. И для него наивысшее счастье сражаться рядом со своим государем. И если бы ему нужно было выбирать, он не колеблясь ни секунды снова стал бы вашим адъютантом.
– Это делает ему честь. Я никогда не сомневался в его преданности. Но наказание будет суровым.
– Могу я задать вопрос его величеству императору? – спросила Лаура, чувствуя, что бледнеет.
– Не стоит. Лучше ответьте на мой: почему вам пришлось уехать прошлой ночью из Елисейского дворца одной? Вы тщетно и постыдно дожидались вашего супруга в карете во дворе, а он был слишком занят, доставляя удовольствие великой герцогине Берга, не так ли?
– Он забылся, она всегда была для него мадам…
– Мюрат? Да. И это еще хуже. У Мюрата кровь не холоднее, чем у Жюно, и он чуть что хватается за шпагу. Я не желаю глупой дуэли, после которой один или другой будет лежать на траве в Булонском лесу. Я позабочусь, чтобы Мюрат ничего не узнал.
9
Не могу не воспользоваться возможностью и не рассказать о случае, который произошел в Елисейском дворце при генерале де Голле. Генерал подошел к одной даме и похвалил ее платье.
Дама смутилась и ответила, что надевает его не в первый раз, что, наверное, оно уже всем надоело.
–В таком случае позвольте вас поздравить с тем, что оно ваше собственное, – заявил генерал, намекая на жен министров, которые брали наряды напрокат у знаменитых модельеров. См.: Дюлон К. Будничная жизнь в Елисейском дворце во времена генерала де Голля. Париж, 1974.