Укротитель спрятал кинжал и отступил — девчонка поворковала, будто бубнила, и снова положила голову на землю.
— Я принесу свежего мяса, — сказал Кейел, отпуская решетку.
Что это было?
— Она защищала меня.
— И будет постоянно защищать. Ваша кровь будет напоминать о боли, — проговорил Радг, стягивая перчатки. — Теперь ей нужна ласка и покой. Снимать цепи с нее будете постепенно, чтобы она привыкала. Я принесу вам еды и одеяло. Что-то еще нужно?
Я осмотрелась.
— Воды. Много воды.
Глава 6. В пламени
Кейел.
Гамак подо мною качался. Я сидел на нем, потирая лицо и стараясь прогнать сон. Поморщился, посмотрев на макушки деревьев, где прятались горластые птицы. Ну сколько можно верещать? От зевка заложило уши, но на мгновение пришла мнимая бодрость.
Сегодня второй рассвет. Аня может провести со зверем еще ночь, а вот с моим терпением нужно что-то делать прямо сейчас. К Тоджу бы…
«Наша дорога извилиста: она калечит ноги, бьет по рукам…
Не вспоминай.
…а после рвет душу в клочья. Но она нужна нам.
Гони мысли прочь.
Она помогает прозреть.
Забудь ее слова!
Только зрячий способен увидеть тернистый путь, проложенный собственной смертью».
Я зажмурился, сжимая веревки гамака.
Определенно злюсь. Но есть что-то еще. Что-то сильное. Хочется кричать и рвать все, что попадется под руки. Уничтожить все вокруг. И Аню. Всех. А потом забыть. Обо всем забыть.
Алурей, ты предупреждал. Предупреждал, что будет трудно, но я не знал, насколько чувства бывают опасными. Хочу снова коснуться тебя и забыть о них. Я опьянен, и мне нужно протрезветь. Видеть мир правильно, непредвзято. Хочу быть свободным.
Прислушался к себе, но не ощутил той давней связи. С первым глотком эмоций я потерял ее.
Алурей, я был Вольным. Был, когда ты прогнал меня. А сейчас, посмотри, в кого я превратился.
Безвольное ничтожество.
— Ты совсем не спишь?
Сердце сорвалось вниз, но я не вздрогнул. Ничтожество. Даже не заметил и не услышал, как ко мне подобрались. То, что он тоже Вольный, не оправдывает рассеянность.
Я поднял голову и сказал:
— Тебя не должно тут быть.
Беловолосый стоял, прислонившись к дереву и играя с дротиком. Нагло ухмыльнулся, раздражая.
— Ты не запрещал. Не волнуйся, меня никто не видел.
— Что у тебя?
Он растерял наглость. Отвернулся, глядя на землю. Его хвост повис без движения, что очень странно.
— Со своими чувствами к фангре разбирайся сам, — произнес я, оглянувшись на дверь сарая с надеждой, что она вот-вот откроется.
Второй рассвет.
Боковым зрением уловил движение Ромиара — ног коснулось что-то легкое. Я посмотрел сначала на Вольного, сталкиваясь со злобным волчьим взором, а затем опустил глаза. На коленях лежали два тонких плетения из… Приподнял одно двумя пальцами и изогнул бровь.
— Волокнистая верба и немного аниса, — произнес шан’ниэрд.
— Анис?
Он пожал плечами.
— Я не знаю, какие духи ведут тебя.
Вероятнее всего, мой смех будет неуместен, но как же трудно сдержаться.
— Мои духи не боятся аниса, в них нет зла. И зачем мне твои ис’сиары?
Я подцепил и вторую, хотел бросить их обратно Вольному, но услышал:
— Мои лежат в сумке, а эти для тебя и Асфи.
В груди и животе на миг полегчало, будто землю выдернули из-под ног, а для вдоха понадобились усилия. Я отшвырнул браслеты ему под ноги, и стало немного легче.
— Выбрось их.
Он не двинулся с места.
— Забери! Сейчас же, — тихо потребовал, и он выполнил приказ, поднимая с земли плетения.
— Они забудут о нас, ты этого хочешь? — выпрямляясь, произнес он. — Забудут. И это будет правильно, потому что мы ничего им не оставим. Ничего не можем дать, ничего не можем обещать.
Наглец заходил от дерева до навеса, собирая сапогами пыль с протоптанной земли. Хотелось заткнуть его, но что-то останавливало. И я продолжал слушать.
— Мы отнимаем их время, пользуемся их добротой. — Он сжал кулаки, оскалился, хвостом хлестнул по столбу. Быстро приблизился ко мне и, глядя в глаза, спросил: — Как часто она благодарит тебя?! Ублюдка.
Вцепившись, в веревки гамака, сказал:
— Говори о себе.
— А чем мы отличаемся, Вольный? — отступил он, тихо посмеиваясь. Развел руками. — Духи! Чем мы отличаемся?! Я видел твою реакцию на слова Вестницы. Она знает о жадности и голоде, но ты не говорил ей. — Покачал головой. — Не говорил, потому что там, — указал в сторону поселения, — слушая ее, ты испугался и разозлился на меня. У Вольных один завет на всех.