— Вот.
Я лезу в сумку и достаю чистые трусики и свою огромную черную толстовку, но удобные хлопчатобумажные трусики вскоре вырывают у меня из рук. Я хмурюсь, наблюдая, как он роется в сумке и вытаскивает кружевные.
Он протягивает их мне.
— Всегда в кружевах.
Он одобрительно кивает на свое требование, и я, не колеблясь и не жалуясь, надеваю кружевные трусики, а затем слишком большую толстовку. Наблюдаю, как Джесси, сбросив мокрые шорты, меняет их на трикотажные голубого цвета. Когда он тянется вверх, его четко очерченные мышцы на спине и руках перекатываются. Усевшись на кровать, любуюсь зрелищем, пока он снова не поднимает меня и несет на кухню.
Первым делом выключаю музыку, от нее меня слегка передергивает, потом встаю перед холодильником и осматриваю полки.
— Что хочешь? — Может, пару яиц, ему, вероятно, нужен белок.
— Все равно, то же, что и ты.
Подойдя сзади, он прижимается губами к моей шее и тянется через меня за банкой с арахисовым маслом.
— Поставь обратно!
Пытаюсь схватить банку, но он уклоняется и поспешно отступает к барному стулу. Удерживая банку под мышкой, отвинчивает крышку и окунает туда палец, зачерпывая порцию. Он ухмыляется мне, засовывает палец в рот и, сложив губы буквой «О», вытаскивает его.
— Ты как ребенок.
Остановив свой выбор на курином филе, вытаскиваю его из холодильника. Я сыта, но мне придется съесть немного, если так он поесть со мной.
— Я ребенок, потому что люблю арахисовое масло? — спрашивает он с пальцем во рту.
— Нет, ты ребенок потому, как ешь арахисовое масло. Никто старше десяти не должен лазить пальцами в банки, но, хоть меня и держат в неведении относительно твоего возраста, полагаю, тебе все же больше десяти.
Обжигаю его полным отвращения взглядом, нахожу фольгу и заворачиваю цыпленка в пармскую ветчину, а затем раскладываю на противне.
— Не суди, пока не попробуешь. Вот. — Он тянется пальцем в арахисовом масле через кухонный островок и тот оказывается у меня перед носом. Я морщусь. Терпеть не могу арахисовое масло.
— Я пас, — говорю, ставя курицу в духовку. Он пожимает плечами и облизывает палец.
Достаю из холодильника сладкий горошек и молодую картошку и загружаю их во встроенную пароварку, повернув несколько тумблеров, запускаю процесс готовки.
Усевшись на столешницу, с легкой улыбкой наблюдаю за ним.
— Нравится?
Он замирает с пальцем в банке и смотрит на меня.
— Я могу объедаться этим до тошноты. — Он зачерпывает очередную порцию.
— Тебя уже тошнило?
— Нет, пока нет.
— Ты не хочешь остановиться сейчас и оставить место для хорошо сбалансированной еды, которую я тебе готовлю?
Я борюсь с улыбкой. Он — нет. Ухмыляясь, он медленно завинчивает крышку.
— Детка, ты что, пилишь меня?
— Нет, я задаю тебе вопрос, — поправляю его. Я не хочу быть из тех, кто пилит.
Он начинает кусать губу, внимательно наблюдая за мной, его глаза сверкают. Дрожу с головы до ног. Я знаю этот взгляд.
— Мне нравится твоя толстовка, — тихо говорит он, пробегая глазами по моим голым ногам. Она слишком велика и прикрывает зад. Вряд ли это сексуально. — Люблю, когда на тебе черное, — добавляет он.
— Да?
— Да, — спокойно отвечает он.
Он снова меня отвлекает. Мне нужно как следует его накормить, и мы должны обсудить тот факт, что завтра понедельник, и мне нужно отправляться домой и на работу. После его хитрого трюка с внесением на банковский счет «Рококо Юнион» нелепо завышенного аванса, я беспокоюсь, что он будет настаивать на своей необоснованной просьбе, чтобы я ежедневно работала в «Поместье».
— Завтра понедельник, — говорю категорично. Не знаю, почему выбрала именно этот тон. Категоричность в противоположность чему?
— И? — Он складывает руки на груди.
Что я могу сказать? Не будет ли слишком много просить его быть разумным в отношении моего требования вести дела с другими клиентами? Он открыто признался, что не любит делить меня ни в социальном, ни в профессиональном плане.
Барабаню пальцами по столешнице.
— И, ничего, просто хотела узнать, какие у тебя планы.
Замечаю на его заросшем щетиной лице мимолетный проблеск паники, и мгновенно волнуюсь о надвигающихся завтра страданиях.
— А какие планы у тебя? — спрашивает он.
Смотрю на него, как на тупоголового.