Баал-Шем-Тов: «Когда я взошел в горний мир, то увидел, что в поколениях, которые будут жить перед пришествием Мессии, хасидские учителя размножатся, как саранча, и именно они отсрочат время Избавления, ибо вызовут раздор в
сердцах и породят беспричинную ненависть».
Рав Хаим нередко откладывал свои указанные в расписании лекции по
Талмуду, обращаясь к аудитории: «Друзья мои, у меня нет ничего нового
сообщить вам. Подумав, я обнаружил, что все подготовленное для сегодняшнего
урока, не имеет цены!»
Те, кто жалуется на падение нравов…, может быть, в чем-то и правы: однако
сведущие люди утверждают, что никогда еще, как в последнее время, столько
людей не изучало Тору, не придерживалось так строго еврейских законов жизни.
Нужно уметь глядеть в корень процесса, понимать, какие глубокие изменения тут
происходят. То, что речь идет об изменениях глобального масштаба, подтверждается аналогичными явлениями, имеющими место в разных общинах.
Лазутчики, посланные из пустыни вперед, в Землю Израиля, так описали
увиденное: «Земля хороша очень, и плоды ее сладки, но есть там великаны… мы
были, как кузнечики, в их глазах, и так же были в наших».
Это чувство неполноценности было явным свидетельством того, что это
поколение вышло на уровень лишь физической, но не духовной свободы. Именно
за это, а не за грех золотого тельца народ Израиля был осужден Б-гом на
сорокалетнее блуждание в пустыне.
Зло имеет силу вредить лишь в той мере, в которой мы верим, что оно на это
способно. Как говорится в учении Баал-Шем-Това: «Вся жизнь — это узкий мост, и главное — не бояться».
Тора стремится вывести еврея за пределы ограничений, и в ее философской
системе ни мысль, ни чувство не являются тем, что дает человеку осознание и
ощущение реальности собственного бытия. Если бы Тора вела полемику с
Декартом, она бы переформулировала его аксиому так: «Я мыслю, чтобы выйти за
рамки, ограничивающие мое существование, и потому с каждым мгновением все
более четко осознаю, что существует Б-г». А постулат материалистов превратила
бы в следующее высказывание: «То, что я ощущаю, — это еще не все. Нечто
скрывается за чувственным миром и не поддается непосредственному восприятию
при помощи нервных окончаний».
Немцы обошли все дворы в гетто и забрали всех детей, что обнаружили. Они
посадили их в машины и включили музыку. Матери стали подходить к машинам и
просить немцев вернуть детей. Я видел одну мать, которая просила охранников у
больницы. «Сколько у тебя здесь есть?» — спросил немец. «Трое», — ответила
мать. «Одного можешь забрать», — сказал немец, и поднялся в машину вместе с
матерью. Все трое потянули к ней свои ручонки — все хотели пойти вместе с
матерью. Она не знала, кого выбрать. Смотрела на одного, на другого, а потом
вышла одна.
Если человек всецело поглощен материальными заботами, то он осознает
свою приземленность и неизбежно возвращается в духовное состояние. Если он
занят лишь вопросами духовной жизни, то со временем исправит свою ошибку и
раскается, ибо он знает, что главное — это выполнение заповедей в материальном
мире. Но когда человек считает себя свободным от недостатков, когда он ставит
себя на одну доску с первосвященником и даже заявляет, что обладает
преимуществом по сравнению с ним, то (не дай Б-г) такой человек может
упорствовать в своем заблуждении.
Случилось Улле быть в Вавилоне. Увидел полную корзину фиников за
полушку. Сказал он: «Целая корзина меда — полушка, а вавилоняне не
занимаются Торой!» — то есть в стране, где еда так дешева, можно не
беспокоиться о пропитании и целиком посвятить себя изучению Торы. Ночью
прихватило его (расстроился его желудок). Сказал он: «Целая корзина ножей, терзающих желудок — полушка, а вавилоняне, тем не менее, занимаются Торой!»
Согласно коренному еврейскому представлению смысл истории не только ей
не предсуществует, но вырабатывается по ходу этой истории. Если согласно
космическому сознанию язычника «святое место» — это место мифического
события или мифической связи, то по еврейскому разумению — это достижение, это плод взаимных усилий Б-га и человека, это место их встречи.