Сталинское мышление было сугубо большевистским. Советский вождь верил, что чуть ли не в одночасье армия, еще вчера беспомощно утопавшая в финских снегах, сегодня уже будет способна противостоять армиям «передовых государств Европы». На самом деле таких чудес не бывает. Но Сталин и руководство Красной Армии горячо убеждали себя в том, что трудности более связаны с особенностями финского театра, чем с общей слабостью советской армии и беспомощностью взрастившего ее государственного строя.
Кажется невероятным, но одной из причин бессилия Красной Армии в ходе финской кампании оказалась очень большая для той войны насыщенность ее войск техникой. Выступавший на апрельском совещании начальник Автобронетанкового управления РККА Д. Г. Павлов вспоминал: «Здесь есть один храбрый командир 86–й дивизии… Он не плакал слезно, не нюни распустил, а заявил жалобу: дайте мне 20 лошадей на полк, ибо механизация вся и моторизация, пущенная без дороги по направлению, является обузой — и это верно. Чтобы поправить ошибки прошлого, я сел за изучение военно — географического описания южного театра, если мы пойдем, а может быть, и придется пойти в Румынию (как в воду глядел. — Б. С.), то там климатические и почвенные условия таковы, что в течение двух месяцев (апреля и мая. — Б. С.) на волах с трудом проедем. Это надо учесть».
Командование только к концу войны поняло, что лошадь и сани в условиях зимнего бездорожья куда надежнее автомобиля. Ну а что дорог к северу от Ладоги мало — всем всегда было хорошо известно еще до вторжения в Финляндию. Непонятно, что мешало Дмитрию Григорьевичу еще до 30 ноября 1939 года засесть за географическое описание будущего финского театра военных действий и выяснить, что на машины там зимой не стоит особо полагаться?
Беда в том, что даже жестокий урок войны с Финляндией не пошел советскому строю впрок. В годы Великой Отечественной войны Красная Армия очень часто базировала большое количество войск, автотранспорта и боевой техники в прифронтовой полосе только на одну — две дороги, что создавало грандиозные пробки и делало колонны страшно уязвимыми для прицельного огня немецкой артиллерии и налетов авиации. Так произошло, в частности, во время загубленного наступления войск Западного и Калининского фронтов на ржевский плацдарм в ноябре — декабре 1942 года.
На совещании в апреле 1940–го много говорилось, что войска страдали не от недостатка техники, в том числе танков, а от их избытка. А еще оттого, что пехота и танкисты не умели взаимодействовать. Д. Г. Павлов возмущался: «Вы извините меня за резкость, но я должен прямо сказать: все то, о чем заявляли, что танки надо для того, чтобы учить взаимодействию, сегодня это оказалось блефом, никакому взаимодействию не учили. Больше 7 тысяч разбросано танков по дивизиям, и никакой роли они не сыграли. Они были беспомощны. Батальоны стрелковой дивизии, спаренные танки Т-37 с Т-26 — организация куцая, маломощные танки Т-37 не способны ходить по мало — мальской грязи. Эти батальоны, входящие в стрелковые дивизии, никакого эффекта не дали. И пусть скажут, пусть меня поправят, если я неправильно скажу, что они чаще всего были обращены на охрану штабов полков и дивизий». Присутствующие охотно подтвердили, что так оно и было.
Однако вывод на практике был сделан удивительно бессмысленный. Вместо того чтобы наладить взаимодействие танков с пехотой и заставить командиров не отвлекать танковые батальоны на охрану штабов, решили сосредоточить все танки в крупных танковых соединениях. Вскоре, в июне, начали формировать сразу 9 механизированных корпусов, а в феврале 1941–го — еще 20. В каждом корпусе по штату должен был быть 1031 танк, вдвое больше, чем в прежнем танковом, а средств связи — меньше. Между тем еще во время похода в Польшу — был опыт — два существовавших в ту пору танковых корпуса из‑за плохой дисциплины марша, многочисленных поломок и плохого управления их движением отстали от кавалерии, после чего и были расформированы. И еще: после «зимней войны» обострился дефицит бензина в СССР из‑за американского эмбарго. Теперь на каждый танк приходилось меньше не только бензина, но и опытных танкистов, и возможность готовить новые кадры механиков — води- телей уменьшилась. В результате к 22 июня 1941 года Советский Союз располагал 23 100 танками, в том числе 1864 новейшими Т-34 и КВ. Танков у Красной Армии было больше, чем во всех остальных армиях мира, вместе взятых. И что же? В первые же недели Великой Отечественной войны эти раздутые механизированные корпуса из‑за плохой подготовки экипажей и скверного руководства потеряли почти все танки, не нанеся большого ущерба врагу. К концу 1941–го было безвозвратно утрачено 20,5 тысячи единиц бронетехники!