Вы всё же не сдаётесь, а бормочете что-то о том, что всё будет хорошо и что нет никаких причин для смерти. Но, произнося всё это, вы растерянно смотрите по сторонам: нет ли поблизости машины скорой помощи. Поскольку вам становится совершенно ясно, что ваш собеседник просто сошёл с ума и нуждается в помощи квалифицированного психиатра. Иначе - не миновать беды.
И только для того, чтобы потянуть время и высмотреть где-нибудь машину, вы задаёте ещё один вопрос:
- Как ты попал в Рим и почему этот город требует смерти актёра?
И получаете ответ, окончательно свидетельствующий о том, что ваш собеседник должен быть немедленно госпитализирован:
Не правда ли, странный разговор.
Но вы, дорогие читатели, конечно же, поняли, ЧТО произошло. Ваш друг более чем нормален. Просто на ваши вербальные (прозаически бытовые) вопросы он отвечает стихами. И если считать, что ваш друг «заболел», то только Большой поэзией. Причём следует сказать, что стихотворение, которым он отвечает на ваши вопросы, - одно из прекраснейших творений русской поэзии XX века.
И написал его (О Пастернаке - модуляция 3.)
А настоящая поэзия уже невербальна. То есть каждое слово, взятое в отдельности, вербально. Но их сочетание рождает совсем иной смысл. И для того чтобы понять этот смысл, я попробую произвести ещё один не менее странный эксперимент. Все вопросы, которые прозаически задавал первый собеседник, я переведу в измерение поэзии. А поскольку это будут мои стихотворные фантазии - назову их автора местоимением «Я». А вот поэтические ответы моего партнёра я попробую перевести в вербальный уровень, то есть в уровень обычной речи.
Итак, посмотрим, что получится теперь.
Я:
Собеседник:
- Я начал писать стихи. Думал - это в шутку. Но ТАК вошёл в это, что теперь каждый стих - как кровь горлом. Не зря Гейне сказал, что «если мир раскалывается надвое, то трещина проходит через сердце поэта».
Я:
Собеседник:
- Если бы я только знал, что это так тяжело, то не стал бы пробовать. Оказывается, эта тяжесть, это напряжение - древнее начало. Уже при робких попытках стихосложения в древности поэты поняли, что поэзия - не шутка.
Я:
Собеседник:
- Я потерял чувство возраста, понял, что первыми подлинными людьми искусства были римские гладиаторы. Каждый выход на сцену для них - игра с судьбой, где решается вопрос жизни и смерти. И это совсем не то, что свободные актёры Рима, которые читали свои смешные и грустные тексты на турусах - специальных повозках с колёсами. Да к тому же на них были маски. Если маска комедийная - играй комедию.Трагедийная - не избежать тебе смерти. Сегодня умер здесь, а завтра переезжаешь на другую площадь, чтобы и там умереть под аплодисменты толпы.
Я:
Собеседник:
- Да, это - не смерть, а судьба. Судьба подлинности. Ибо искусство на Планете перепутано с жизнью. Всё, что необходимо делать в жизни, - это искусственность. Искусство же - это и есть подлинная жизнь.
Вот теперь можно вновь вернуться к музыке.
Итак, поэзия - это полпути между вербальностью и невербальностью, то есть каждое слово ещё понятно и объяснимо, но их сочетание рождает совсем новые чувства и состояния.
Музыка - высшая форма невербальности.
Или, лучше сказать, Вершина невербальности в искусстве. То есть она не имеет корней в человеческих понятиях, которые можно выразить обычной речью, состоящей из слов, о которых мы договорились между собой на нашей планете для того, чтобы понимать друг друга.
Вот с этой точки зрения можно оценить три варианта рассказа о Человеке.
где я старался использовать самые эмоциональные понятия и слова вербального мира. И мы, вполне вероятно, осознали, СКОЛЬ УНИКАЛЕН ЧЕЛОВЕК!
- поэтический. Стих Державина скрывает в себе намного больше, чем просто сочетание слов. Ибо за каждым словом, фразой существует целое понятие, а за каждым предложением - образ. И в нашем сознании появляется не только ваш сосед, но миллионы, даже миллиарды людей - соседи по Планете. Ибо Державин рассуждает не об одном конкретном человеке, а о человечестве.
Когда мы слушали Бетховена, то оказались вне всяких слов, вне всяких понятий и вне всяких суждений. Эта музыка уже представляет Человечество во Вселенной. Это и вы, и сидящий напротив вас, и Бетховен, и вся поэзия, и вся история цивилизации.
Но заметьте, чем больше я пишу,
ТЕМ ДАЛЬШЕ МЫ ОТ САМОЙ МУЗЫКИ, ИБО МУЗЫКА - ПРЕВЫШЕ ЛЮБЫХ СУЖДЕНИЙ, ЛЮБЫХ СТИХОВ, ЛЮБЫХ ПОНЯТИЙ.
же и в чём корни музыки? Можно ли музыку, объяснить?
Вот здесь-то и начинается самое невероятное.
Послушайте 2-ю часть Четвёртого фортепианного концерта Бетховена...
О чём эта музыка?
Для музыканта, играющего её, - вопрос, мягко говоря, странный. Потому что всякая попытка описать этот музыкальный диалог словами моментально уменьшит выразительную силу музыки.
Заметьте, не уничтожит, а уменьшит.
А раз всё-таки не уничтожит, то мы (робко) попробуем найти словесный эквивалент того, что происходит в музыке.
Сначала на вербальном уровне.
В этой музыке - два героя: фортепиано - человек,
а оркестр - внечеловеческая сила.
Фортепиано молит о чём-то, но оркестр неумолим.
Что это? Противостояние жизни и смерти? Мольба человека о бессмертии? Необратимость времени?
что фортепиано - это Орфей, который молит бога смерти Аида вернуть из царства мёртвых его любовь - Эвридику.
что это - мольба человечества, обращённая к Мойрам - богиням судьбы, которые ткут нить человеческих жизней. Как только нить обрывается - человек умирает.
что перед нами - извечный конфликт человека и общества. Человек - уникален, а общество стремится погубить человеческую неповторимость, поставить человека в ряд, чтобы было легче им управлять.
что в этой музыке - попытка выразить хрупкость человека перед Необъятным. И музыка - не что иное, как разговор Бетховена с неумолимой Судьбой. Даже не столько разговор, сколько мольба.
конкретную судьбу самого Бетховена, который уже в самом начале своего творческого пути начал глохнуть.