"Только как они будут жить?" — удивленно думала Манька, наблюдая за человеком, который шел через город в скорбном молчании, думая о чем-то о своем с презрительной усмешкой на губах, брезгливо переступая через людей и ненадолго задерживаясь в местах, где дома отсутствовали. Он был совсем как город, призрачный, и не во что ему было одеться, и не было ему пищи. Было его отчасти жалко. Сожалела, что не может поговорить с ним сама. Ведь как давно жил человек, и сколько мог знать…
— А почему они в городе лежат? — спросила Манька у Дьявола, когда они проходили мимо человека-статуи.
— Ну, — задумался Дьявол. — Жители не могли потереть лампу, и я сказал им, что придет в город человек, и, если загадает, чтобы лампа исполнила их желание — вернутся в свое время на день вперед.
— И что случилось? Почему люди-то лежат?
— Ну, — опять задумался Дьявол, — всего не упомнишь… Но сдается мне, что было там еще условие, которое осталось незамеченным.
— Филькина грамота оказалась твоя лампа?! — догадалась Манька, возмутившись до глубины. — Умеешь ты поставить человека в неподходящие для него условия! Ведь пожалели! Целый город пожалели и о себе не подумали! Вот окажись человеком — и просидишь в таком саркофаге миллион лет!
— Ну так, он же не свои загадывал желания! — отозвался Дьявол возмущенно. — Когда исполняешь чужие, надо быть очень осторожным!
— Но ты же лампу не для людей положил, для города! Что бы стало с таким человеком? — хитро прищурилась Манька, понимая, что Дьявол никогда никому ничего просто так не дает, если человек не вампир и не оборотень.
Дьявол вздохнул, слегка усмехнувшись:
— Если бы человек взял лампу и загадал свои желания, он бы получил их, но потом лампа досталась бы его врагам. А потом исполнитель желаний убирает лампу обратно в город, где она ждет своего часа.
— Вот! — назидательно с осуждением воскликнула Манька, подняв кверху палец. — Что и требовалось доказать! Слышала я про эту лампу, и про юношу — достался ему прошлогодний снег. Подарил он принцессе дворец и украшения, и перенес ее во дворец, а она забрала лампу и передала другому, который снова сделал его нищим. Там к истории всякий конец насочиняли, но дворец принцессы стоит еще, а юношу никто больше не видел… Не такая уж она безопасная!
Дьявол, хитро прищурившись, усмехнулся снова:
— Вот видишь, как иногда полезно историю изучать. А не напомни тебе Борзеевич?
И второй город превратился в ничто. И еще один человек присоединился к ним и пошел следом.
И разговаривали уже трое: два человека и Дьявол, будто старые знакомые.
Был тот человек не стар, но в годах, выглядел он старше Дьявола. Седые виски серебрили его голову. Одет был скромно, но богато. И знал Дьявола не так, как первый человек — на каждое его слово загадочно улыбался, будто понимал вредность Дьявола, тогда как первый был юношей и слушал Дьявола, совсем как Манька, которая чтила, но знала, что всяким местом он может размазать ее, как соплю, будучи Богом Нечисти больше, чем другом.
Следом за вторым их призрачным спутником пристал к ним такой же призрачный оборотень, будто лежал в той же статуе, что и человек. Откуда он только взялся, но мелькнула тень, и Манька заметила, что человек как будто ожидал его увидеть — сразу же развернулся, встречая оборотня лицом к лицу. Манька и Борзеевич застыли на месте, они стояли ближе всех. Манька мгновенно вытащила лук и стрелу. Но оборотень словно не видел их, подпрыгнул и проскочил мимо — он смотрел только на человека, которого преследовал.
Манька выстрелила.
Стрела пролетела сквозь оборотня, будто оборотня на не существовало, ударилась о скалу и отлетела со звоном. Манька выхватила вторую стрелу, нацеливаясь на зверя.
Но призрачный седовласый мужчина улыбнулся ей, останавливая жестом, выхватил странный меч из-за спины, размахнулся и одним взмахом снес оборотню голову. Голова откатилась, приобретая человеческие черты — и тут же обернулась прахом. Безмолвная битва заняла не больше минуты.
Манька бросилась искать стрелу, но та исчезла. Она расстроилась.
Дьявольских стрел, которые взяли с собой в дорогу, оставалось не больше десятка — и неизвестно, что ждало их впереди. Даже те стрелы, которые нарастили для своих нужд, подходили к концу, а Дьявол продолжал тратить их на ступени, к неудовольствию Маньки и Борзеевича. Благо, что дорога, по которой от пятой вершины их вел опытный горец, по большей части проходила по таким местам, где у каждой пропасти или ущелья уже были готовые переходы. Манька сразу догадывалась, доказывая Борзеевичу, что именно Дьявол когда-то водил кго в горы. Сами переходы были такими, как когда он обваливал пропасти, соединяя их между собой и перегораживая, или закрывал сверху скалой, по которой можно было перебраться, как по мосту.
Борзеевич не спорил — он пытался обмозговать Дьявольские способности и дать им хоть какое-то разумное объяснение. Приходилось признать, что Дьявол был еще скрытнее и вреднее, чем казался.
В эту ночь они остановились в пещере чуть ниже вершины, куда привел их человек с мечом.
Вход в пещеру был широким, метров на семь в ширину и три в высоту. Сразу за общим входом был такой же широкий проход, метров на семьдесят, похожий на гранитный ангар, который постепенно сужался. С одной стороны прохода, с боку, недалеко от входа, находился вместительный грот чуть больше ангара по ширине, метров на тридцать в длину. В центре потолочной его части зияла дыра, которая вела неизвестно куда — света в ней не было, а под ней некое сооружение, напоминающее очаг. А дальше, по основному проходу, куда выходил ангар, была огромная, метров на триста в длину, и примерно на двести в ширину зала, с высоким сводом, который поднимался метров на десять. Посередине залы разливалось глубокое большое озеро с каменной плитой посередине, как будто ее специально кто-то туда положил. Прямо над плитой нависла огромная гранитная сосулька, не доставая до плиты метра полтора. По ширине озеро было почти от стены до стены, но позади него и впереди расположились большие ровные площадки с валунами в рост человека. Стены у пещеры были тоже не то гранитные, не то состояли из какого-то другого материала с включением металлических гранул, которые привели Борзеевича в некоторое замешательство. Сама пещера показалась Маньке сказочно уютной и красивой, и что немаловажно, поросшая густым и мягким мхом, как в лесу, только гуще. Холодный пятидесятиградусный мороз с улицы в пещеру почти не проникал. В ней было необыкновенно тепло — теплее, чем в нише, в которой кто-то сложил очаг.
Кому и зачем он понадобился, для Маньки и Борзеевича осталось загадкой, все равно топить его было нечем.
Но не так думал человек с мечом. Он чувствовал себя здесь, как дома, водил другого человека за собой и что-то показывал и рассказывал, постукивая по стенам пещеры, указывая на плиту посередине озера. А второй ему отвечал, проявляя любознательность, восхищался и усмехался…
— Хотел бы я послушать, о чем они говорят! — сказал Борзеевич, высаживая недалеко от входа неугасимую ветвь. Он прошел к озеру — и сразу заставил Маньку испугаться. Глаза у него сделались круглыми, как пятаки, а палец застрял во рту, которым он пробовал воду на вкус.
— Маня! Она живая! — сказал он каким-то не своим голосом.
Манька недоверчиво прошла к озеру и тоже застыла с изумленным видом — да, вода в озере была живая! Борзеевич прошел по бережку. Берег у озера был песчаный, но дальше камни, скрытые под темно зеленым ковром.
— И как он здесь растет? — удивился Борзеевич. — Даже грунт какой-никакой есть…