Да на что ей вся земля? Со своим бы государством управится! Зря позволила, зря послушалась.
— Ну, так и убей, лаской засахаривая! — просила она, даже не надеясь, что голодная тварь когда-нибудь решится на суицид.
Но нет, твердила Матушка:
— А прилетит она на костерок, думаешь, черти не подскажут, кто и как ее посадил туда? А если сама, то слабость проявила, не станут жалеть. Я, дочушка, на чертях защитила бы диссертацию! Подмену ей не простят, все горюшко выпьет, и его, и твое, и свое. А коли не дадим проклятому человеку позор на себя принять, станем мы углы считать! Потерпи, дочушка, куда деться-то?! Жизнь твоя долгая, что Манькина секундочка — и будет жизнь лучше прежнего! И я, и тетки твои, и дядька Упырь глаз с нее не спускаем!
И все же в последнее время уговоры ее на мать подействовали. Стали готовить проклятую в путь, чтобы шла она к Матушке да в зеркальце на себя полюбовалась. Долго смеялись, когда узнали, что проклятой своих бед мало, кто-то еще железо подучил в дорогу взять.
Кроме Матушки. Матушка как всегда с дуру переполошилась. Железо накладывать она не то, что любила, понимала, не прожить без него, никто не станет выворачиваться на изнанку, чтобы угодить. Но открыть железо другое, можно и объектом рассмотрения стать. Да только накось, выкуси, на этот раз все по ее должно было выйти. Не об этом ли она мечтала, чтобы вышла лохань беспризорная в люди, и каждый тыкал бы в нее пальцем — и чтоб знала, кому обязана своими проклятием. Столько смертей положили на нее, и что же, умрет и ни одну не почувствует? Вывод был таков, если б можно было его съесть и износить, то не умирал бы проклятый, а болел бы всеми болезнями, какие носил в себе. И Матушка смирилась. А после обрадовалась, когда драконы подняли ее на смех, открывая, что колодец с непонятно какой водой только таким человеком и мог стать мертвым (или живым — странно как-то поименовали, наоборот), как тот, в который сама однажды плюнула, когда поняла, что пил из него мудрец, который мысль научил сделать железом. Драконы с тех пор уважали ее, ставя колодец в заслугу — пили они водицу и силой крепли в любую годину, коллективно справляясь с любым героем, оттого и выжили. Но колодец стоял на землях престолонаследника, за что приходилось уважать законное его право на престолонаследие, не связываясь с его драконами. Плюнуть в живой колодец, как оказалось, можно было только раз. А вот если бы и тот колодец, который драконы доверили ей охранять, сделать таким же — быть ей превыше Богородицы!
Матушка идеей загорелась — и не помышляла уже отпустить проклятую без железа.
Дядька Упырь железо на всякий случай сковал такое, что если и завернет не туда, не кончалось бы — и молотила она его всю жизнь, как себя самою. Из деревни проводил, получая сведения почти до Куликовки, откуда до Мутных Топей рукой подать, где тетка Кикимора дожидалась. Вдруг, думали, и зеркало не понадобится. Но нет, заснула поди, проспала — всегда на зиму в спячку впадает, как медведь, или хватило проклятой ума стороной обойти болото — но спустя какое-то время ее заметили ее Зачарованных Горних Землях, недалеко от изб.
И вдруг пропала она… Где голодранка? А вместе с нею тетка Кикимора и Матушка… Кто поднял руку на безобидных женщин без определенного возраста? Дядька Упырь каким-то беззлобным стал. Полторы недели назад опять слетела с него живая краска, и снова погост поминает, то и дело собираясь помирать. С чего не может поднять себя с постели? Где железо? В кузнице его куют или землю им пашут? А если похитили поленья, соблазнив избы, и, возможно, раскрыв секрет креста крестов? Ведь даже ей о том не ведомо, только слышала о таком, будто вампиры им опять в людей превращались и умирали, скорее, мучимые совестливостью за кровушку выпитую. И как? Вампиру к полену близко не подойти, а живая вода, что цианистый калий…
Наказание какое-то, скоро месяц, как ходит в трауре.
Глава 2. Мудростью прославившись…
— Ап! — цирюльник немного взлохматил укладку, придавая ей некоторую небрежность. — Я выделил тени чуточку зеленым, очень сочетается с бирюзовостью ваших глаз. Вы не находите?
Ее Величество посмотрелась в зеркало. До чего же она была хороша собой! Пожалуй, стоило выдать ему премию. Но вспомнила о своем решении и тут же передумала. Хороша она была и без цирюльника, любой на его месте мог бы превратить ее в еще большую красавицу, не особенно утруждаясь.
— М-да… Да что же хорошего? Чуть не зарезал… Будет тебе! — сказала строго, прочитав в его голове мысль о бедности. — Штрафую, но справедливо! За дело! Каждый раз на четверть за халатность. И, кстати, халат мне подай!
Она уверено встала, не отвлекаясь на его серое вытянутое лицо. Знал бы он, что по всем СМИ уже облетела мир весть о его бедности и бесталанности, где в черных и мрачных тонах развалилась его замечательная мечта. Кто захочет быть изувеченным бездарным цирюльником? Конечно, она проявит свое милосердие, давая ему кров и пищу, чтобы знали о ее великодушии…
Мысли ее прервал жалобный испуганный вопль:
— Ваше Величество, такая нелепость… Я виноват, я так расстроен, но вы же встали! Случайность…
— Случайность? Случайность ты говоришь? — вопросила она гневным голосом. — А если мне повар случайно в еду подсыплет яду? Или швея случайно воткнет в меня ножницы? Случайность, когда на ровном месте спотыкнулась, а все остальное объяснение имеет.
Она натянула халатик, уверенная в его безрадостном будущем. Но интересная мысль мелькнула у нее: а ей-то он зачем нужен, если во всем мире у него закончилась карьера? Придется подыскать замену. Муж Благодетельный поимел его в некоторых местах, вот и уверен, что обрел заступника, чтобы ее обойти, а не согласится пожалеть, кто даст за него ломаный грош?
Может, на кого-то похожего?
Она с любопытством взглянула на него, заметив, что страх не прошел. Хорош был цирюльник, изучил ее личико, умел красоту такую нарисовать, чтобы послы заморские взгляд от нее отвести не могли. Пристрастия послов знал не хуже личика. Так на кого же поменять? Не на голубенького, на средненького? Вот бы знаменитого красавчика из соседнего государства, да только чем переманить? Подвиги вершит, прямо в цирюльне, сама видела, очередь к нему на год вперед записывалась. Следующее ее посещение только ближе к осени подойдет… Ах, отыскать бы его душонку — но не одна она спасение имеет, и та, что душонку цирюльника обласкала, уже висит на лбу, а у него он сам торчит — из своих, из братьев и сестер. Стражи душу сразу скрывают ото всех, как только половина к половине приложиться — иначе, была бы очередь к душонке того цирюльника такая же, как к самому цирюльнику, а про мужа и говорит не стоило — популярнее чудовища в государстве лица не нашлось бы!
Служанка помогла одеться. Столько дел, а времени ни на что не хватает. Вышла на балкон. Помахала рукой. Бедная часть населения примеривалась узреть Благодетельницу в окнах дворца, расположившись на дворцовой площади, прилегающей ко входу с улицы. Их гнали, но они приходили снова. Благодетельница не видела в том дурное. Мужу полезно видеть, как сильно любит ее народ — народ был не абы какой, каждый человек проверенный. Три взгляда, и сытые дракон обвились вокруг дворцовых башен, почти скрывая дворцовую красоту лепнины и золотого покрытия колонн и стен, оставляя видными лишь дворцовые башни, украшенные огромными самоцветными рубинами и алмазами. Искусственными, но рассмотреть можно было только при ближайшем рассмотрении, да кто же пустит? Но так даже лучше. Сами драконы были украшением единичным. Только цари и предатели, которые претендовали на трон, могли укротить дракона, который искал насыщения у вампира. Высокое положение во многом обеспечивали они, раскрывая перед всяким в государстве личное качество престолонаследника и крепость его зубов. Никакими силами не могли бы престолонаследники удержать власть, не имея такой поддержки, и не так-то просто было заставить дракона служить себе. Но Матушка сумела с ними поладить, а потом и сама она им приглянулась, когда потихоньку, по тропиночке увела в лес нескольких своих сотоварищей, которым не привиделась она мудрой и красоты неописуемой красной девицей.