— Пройдем город, узнаем! — сказал Борзеевич, направляясь к задним воротам, которые вели из города.
Оба спутника тоже остановились у каменного гроба, одновременно побледнев и склонившись на колени. Дьявол поднял обоих, подталкивая в сторону выхода из города.
— И правильно, — сказал Борзеевич. — Раз попробовали, и будет им! Если умер, ему уже ничем не поможешь, а если жив, то придумаем потом, как помочь. А так, вдруг еще в сети уловят…
Манька оказалась права. Она замыкала колонну и вышла из города последней, дожидаясь его исчезновения у городских стен. Но город не рухнул, как обычно, он просто растаял, проваливаясь в свою тьму. А человек так и остался лежать в каменном саркофаге.
— Надо посмотреть, — сказала она, оглянувшись, и увидела, что и Дьявол, и Борзеевич, и оба спутника уже бегут к каменному саркофагу.
— Надо как-то разбить его! — испуганно вскрикнул Борзеевич, доставая нож и сковырнув от него. Но нож лишь слегка его поцарапал.
— Помоги мне, — попросила Манька, пытаясь перевернуть распростертую на земле скульптуру. Саркофаг оказался тяжелым, и будто прирос к камню. — Живую воду! Быстро! — приказала она, обнаружив у человека в саркофаге место, где должно было находиться ротовое отверстие. Она попробовала расчистить отверстие, но камень не поддавался.
— Манька, вдарь посохом! — прокричал Дьявол. — Пока жив! Сейчас отлетит — из Ада мы его не достанем!
— А вдруг… — испугалась Манька, но договорить не успела.
— Вдарь! — приказал Дьявол. — Ему не повредит — его тут нет!
Манька с испугу вдарила в полную силу. Скульптура треснула, но сразу не поддалась. Она ударила еще и еще, пока, наконец, камень развалился. Человек остался лежать на земле, весь бледный и обессиленный, будто из него выпили всю кровь. Голова его была слегка повернута и глаза широко открыты, лежал он в неестественной позе, будто перед этим пытался ползти.
— Дьявол, мы не можем его поднять! — простонал Борзеевич, чуть не плача.
Они и в самом деле не могли нащупать ничего из того, что видели. Человек был, но его не было. Только обломки каменной скульптуры были настоящими и валялись на земле, с оттиском его лица, запечатлев его ужас и предсмертные крики, да лампа, которая валялась рядом. Бедняге пришлось туго — все его тело покрывали язвы и раны, нанесенные неизвестно кем. Его жестоко били — он был весь в крови, руки и ноги сломаны, и пробита голова, и почти отсечена, как его члены, удерживаясь лишь на оловянных тоненьких нитях, едва приметных. Из-под нитей начала просачиваться кровь…
Очевидно, город ушел в безвременье вместе с вампирами — и после возвращения в свое время, когда он потер лампу, его жестоко избили, признав виновным в мучениях всего города, и казнили….
И не удивительно, история знавала случаи, когда вампиры в бедах умудрялись обвинить и крыс, и коров, и лошадей, и всякую тварь…
На счастье подоспели два других их спутника, пытавшиеся найти хоть что-то, чем могли бы разбить статую. Они тоже взялись за человека и легко перевернули его, поднимая ему голову и разжимая челюсть. Борзеевич начал вливать воду в рот. Руки от волнения у него дрожали, больше половины Борзеевич проливал мимо. Безмолвствующие люди подставляли руки и ловили каждую каплю, обрабатывая умирающему человеку раны.
Наконец, человек вздохнул и открыл глаза. На лице его заиграл румянец. Все с облегчением вздохнули, кроме Маньки.
— Борзеевич, стой! — вдруг закричала она, перехватывая руки Борзеевича, заметив, что если Борзеевич надавит на стены бутыли еще раз, живой воды у них не останется.
Как бы плохо не было этому человеку, потерпеть часок, пока будет таять снег и настаиваться живая вода, он уже мог.
— Ой! — испугался Борзеевич, заметив, что только что чуть не лишил их последней надежды выжить в горах.
— Черт! Умрем же! — сердито произнесла она, когда он перевернул бутыль в безопасное положение, смертельно побледнев.
Борзеевич пролепетал что-то невнятное, прижимая бутыль к груди, и побежал черпать снег, где города не было, памятуя о том, что черт его знает, какая зараза могла после него остаться, а Манька, слегка успокоившись, когда убедилась, что вода у них еще есть, торопливо пошла искать убежище, которое обнаружила вскоре. Она воткнула в землю ветку неугасимого полена в центре грота, образованного скалами при падении, чтобы убежище быстрее прогрелось.
Безмолвные спутники перенесли в грот больного, который молчал, не разговаривая даже с Дьяволом, уставившись в огонь, думая о чем-то своем. Маньке, когда она смотрела на него, иногда казалось, что она понимает его. Наверное, тяжело было вспоминать, как спасенный им народ убивал его. Она бы не простила, но он был спокоен. И без сомнения простил и недоумевал, как мог поскользнуться на ровном месте. Каждый раз, когда он чувствовал, что она смотрит на него, он улыбался в ответ, но потом снова отворачивался и смотрел в огонь.
Никто ему не мешал.
Манька улеглась спать, подумав о том, что если человек улыбнулся, значит, выжил.
— Дьявол, — спросила Манька, — а почему, столько сокровищ лежало на площади?
— Это то, что вампиры собрали в городе, чтобы унести с собой, — ответил Дьявол, так же задумчиво глядя в огонь, ни о чем не спрашивая третьего человека.
— А почему они оставили их? — удивилась Манька.
— Они не оставили. Это жители помнили, что сокровища лежат там, на площади. Материализация мысли.
— Зачем столько драгоценностей вампирам… — удивилась Манька, рассуждая сама с собой. — Ну да, — усмехнулась она, — лежишь бывало в гробике, увешанная браслетами и кольцами — и понимаешь, королевой лежишь!… А и в самом деле, зачем, если они нуждаются только в крови?
— Манька, клыками разве соблазниться человек? — засмеялся Борзеевич. — Не оборотень же человек, кровь ему не нужна. И помнил бы, что вампир ее пьет, бежал бы от него. А вот увидел кучу добра на вампире — и сразу вампиром стать захотелось! Не просчитались вампиры. Попали не в бровь, а в глаз! — и добавил серьезней, устраиваясь ко сну в уютной ямке: — Драгоценности для человека, что мои горошины. Их даже бросать не надо, показал — и бери человека голыми руками. Посмотрел человек и сразу понял: знамо дело, благ перед ним человечище, раз такое добро привалило! Мои горошины имеют замечательное свойство — не оставляют после себя следов, а это вечность!
— Мда-а! — задумчиво протянула Манька. — А ведь лежали, как настоящие! Если бы их не было так ФАНТАСТИЧЕСКИ МНОГО, я бы подумала, что они и есть настоящие! И взяла бы… — призналась она.
— Они и были настоящими! — сказал Дьявол, устраиваясь удобнее на своем плаще. — И взять их мог каждый…
Манька и Борзеевич разом уставились на него с вытянутыми лицами.
— Но только взявший оставался в этом городе навсегда вместе с жителями, — успокоил он, обнаруживая опасность. — Как можно вынести то, что уже вынесли? Это надо попасть в безвременье, когда сокровища лежали там. Каждому человеку, попавшему в город, предоставлялась такая возможность.
И тут же послышались два вздоха облегчения с разочарованным протяжным стоном:
— У-у-у-у!… А вампиры? Они тоже могли попасть в прошлое?
— Вампиру не войти в проклятый ими же город.
Дьявол, видимо, рассказал историю спутникам, которые, посматривая на Маньку и Борзеевича, рассмеялись, переговариваясь о чем-то своем. Засмеялся даже тот, который сидел больным в стороне от всех, греясь у огня. Он повеселел и протянул огню руки.
А на следующий день катились с горы, и третий человек шел вместе с теми двумя, которые подхватывали его и несли вперед на себе. Раны и язвы все еще покрывали его. Воды осталось так мало, что за ночь она не успела настояться. Он больше слушал, но иногда высказывал свою мысль, после чего думать и молчать на какое-то время начинали все. И у него тоже был меч, как у спутника из второго проклятого города, богато и нарядно украшенный. Только Дьявол был как всегда — вредный для Маньки и Борзеевича, и очень снисходительно мудрый с теми тремя. Ступеньки теперь приходилось делать еще глубже — третий человек в их команде оказался много старше двух предыдущих, так что гора на разделяющем их отрезке времени подвинулась почти на полную ее ступню с запасом. Но теперь у Маньки и Борзеевича были сильные мужественные помощники.