— Ну и? А меч при чем? — Манька снова стала она ядовитой. — Откуда возьмем? Из червяка что ли? Так он такой же, как ты — недоказанный!
Дьявол тяжело вздохнул, смерив их обоих взглядом без надежды.
— Семь бед готовят тебе, а ответ один: не стой под стрелой! Все-то вы знаете! — сказал он, поглядывая на Борзеевича, который болезненным видом напугал и Маньку.
Борзеевич не слишком воодушевился, узнав, что Дьявол им готовил. Он шарил взглядом перед собой и мычал что-то невнятно про Атлантиду и пирамиды, пытаясь видимо утраченную память обнаружить впереди своего тела. И все у него выходило бездоказательно и необъяснимо, и все веские улики исчезали с быстротой, когда ни услышать не успевал, ни рассмотреть, как следует. Борзеевич жевал губу, кривился от досады, будто за отсутствием той самой базы он сам становился ущербным. Казалось, был безутешен, копаясь в себе, вдруг понимая, что все это когда-то уже знал, соединяя обрывки своей памяти и прикладывая их друг к другу, и когда не получалось, заложив руки за спину ходил взад-вперед, начиная с самого начала снова и снова. "Зачем же так-то подчистую лишили меня памяти?!" — тихо шептал он, рассеянно помахивая руками, и все еще с тоской пытался вернуться в те далекие времена, когда был он… в далекой-далекой земле, о которой у него совсем не осталось воспоминаний.
— Борзеевич, — вернул его Дьявол к жизни, — а ты что хочешь, чтобы каждую пару столетий я о бане подумывал? А так, прошли полный курс от пещеры до ковра-самолета с тактическим и ядерным оружием на борту. Вот разберемся в строении атома полностью, проникнем за пределы его фактуры, поднимемся на меня, и закроем страницу учебника…
Но Борзеевич, похоже, надолго повредился…
— Извечный вопрос: курица или яйцо? — Дьявол опять обратился к Маньке. — Так вот, когда курица стала курицей, она уже умела яйца класть. Ибо из моря вышла, где и рыба икру мечет. Те же яйца, но на берегу выживало то яйцо, которое скорлупу крепче имело. А кто в воде научился живое родить, так и на земле родит живое. Ваш предок сдох давно, но свойство осталось. Человек — живородящий, а вот, вампир… При чем тут, спросишь, яйцо? — вкрадчиво поинтересовался он у Маньки: — Если твое сердце выходит в сознание вампира, то куда, выходит, упирается вампирское яйцо с червяками? — он постучал посохом по вершине треугольника, противоположного Маньке.
— На мое сознание? — догадалась Манька. — Это та гадость, которая вокруг головы у меня крутится?
— Правильно. А та гадость, что в твоем сердце, рассказывает сказочки там. Ты не слышишь, а он только ею и живет. Послушай-ка себя.
С недавнего времени слушать свою землю Манька умела — Дьявол научил. Только понять не могла, откуда у нее столько разной премудрости в голове. Она добрая была и не такая совсем, как думали о ней мысли, которые приходили и валили с ног. Она их редко слушала. Не то чтобы их не слышала, не обращала внимание. В последнее время мысли до того обнаглели, что кричали в голос. Стоило выдать себя, как все они устремлялись к ней, а если не слушать, или слушать так, как будто в голове себя нет, разговаривали между собой или вообще становились невидимыми.
— Отталкивают. Уйди, говорят, горе тебе… С какой-то насмешкой… Но в основном навязчиво присутствуют.
По червячным правилам стать можно было не каждым червяком. Не зря вампиры соблюдали определенную последовательность при наложении заклятий. Насмехаться над людьми Манька не умела, и хвалить себя так она тоже не умела.
— А теперь собери и положи это в сердце! И поймешь, как человек становиться тем, что он есть. Нет злых людей на земле, все добрые — но нездоровые. Ты бы не услышала их, если бы не держала голодными две недели. Они к тебе за болезнью, а ты им кукиш… Они, конечно, заволновались: или не слышишь, или забила на себя, кричать стали громче. А голодный червяк — неуслышанный вампир! И уже рубишь головы, только еще не поняла чем и как.
Твой ум и его ум — два брата. Один сеет, второй пашет. Если человек вампир, то он не сеет и не пашет, он охотится, проливая кровь, которая вопиет ко мне от земли. Так устроено проклятие, что проклятый только отдает. Так устроен вампир, что он только берет. Теперь ты знаешь, кто руководил им все эти годы. Он знал, или, по крайней мере, считал, что знает, кто радовал тебя здесь. Земля твоя за годы стала податливой и потеряла с тобой всякую связь. Черви приходили в твою землю и уносили все, что им нужно.
И вот ты, встала и пошла, и претерпела боль от железа, и ела его, и бились мы, и мороз и стужа, и огонь, и живая вода проникали в землю, и плавили железо и закаливали, и вместо крови сцеживала вино, которое пьянило вампиров, но оставляло голодным. Земля еще стонала. Она не ведала, что делаешь, не видела тебя, но стражники тоже не доносили на тебя.
И вдруг, ты вышла из тени, и, посмеиваясь, прогнала одного червяка за другим. В целом, за эти две недели ты обирала их до нитки, отвечая на просьбы стрелой. И снова, не услышал тебя вампир, не понял, что прогнало их.
Но земля поняла. Она проверила себя, и удивилась. Вот, там, где она видела яд и пролитую кровь, лежит булатное что-то. Это страшная сила, когда земля осознала в себе железо. Меч и его изготовление прописаны в Законе, он готов, лежит в земле, на дне колодца, закаленный и обточенный, прошедший огонь Ада и воду Сада-Утопии. Ничто не устоит против такого меча. Куешь его не ты, а земля, и протягивает, и бьет, и накаливает и остужает… Он булатнее булата, сделанного человеком во все времена, такой же неугасимый, как огонь, который плавил железо, и живой, как вода, которая закаливала его.
Но если отбиваешь атаку за атакой, разве вампир не примется искать тебя? Конечно, тебя и крест крестов защищает, никто не справился бы без креста крестов с верховными вампирами. Но ты не только крестом о вампирах не думаешь, ты вдруг начала разрушать основы яйца! Я имею в виду и червяка, и вампира, которые все еще не имеют о тебе благонадежные сведения. Вампир глубокомысленно проникает во все пределы многообразия твоих явных и тайных помыслов, расстраивая свою супругу. Вот ты об избах подумала, а он, думаешь, не думает? Мы в горах, а он, разве не помышляет о них? Не твоей головой, конечно, своей. И не желая того, порой выхватывает из твоих рук все, что дорого тебе. Чтобы разрушить, посадить на цепь, усмирить и ввергнуть. И чем радужнее твои надежды, тем активнее вампир преподносит сюрпризы супруге.
Так начинается противостояние.
Может ли земля не дать тебе меч, зная, что вампир придет за нею?
— А как мы его достанем? — поинтересовалась Манька, примерно понимая, о чем ей сказал Дьявол. Не полностью, но, наверное, полностью и Борзеевич не понял бы. Главное, меч все же существует. Но в то, что его можно пощупать, она поверить так и не смогла. С другой стороны, избавилась от железа — тоже хорошо. Налегке, если что, от вампира убежать легче.
— Ну, материализация не такая уж сложная наука, — сказал Дьявол, нисколько не беспокоясь. — Для меня, во всяком случае. Ты такая железяка стала, что меч, конечно, можно бы уже достать. Но сомнения меня берут: ковал его дядька Благодетельницы нашей — Упырь. Гнилое он подложил железо, нарастает на ржавом месте втрое против прежнего. Я сам замерял, пока спали. И вот что думаю, пока Сен-Сей учить вас с Борзеевичем будет, ты доешь его и доносишь уж до конца. Я тут прикинул, есть у нас железо, которое Упырем не задевалось. Санки, например. Своими людьми ковано, проверенными, из горной руды плавлено. Лишнее железо не повредит, разве что гемоглобин повысит, а меч должен быть не длинным, не коротким, как раз по руке, и чтоб железа в тебе осталось в огне не гореть, ну и, в воде не утонуть. Лишнее потом само выйдет.
— Ох! — облегченно вздохнула Манька, рассудительно заметив: — Я тут подумала, а вот как бы не нашли мы Бабу Ягу, да не заставили отдать живую воду и поленья неугасимые, не бывать бы мне железкой…
— Так все герои сначала к Бабе-яге идут! — то ли пошутил, то ли пояснил Дьявол. — Кто о герое узнал бы, если бы он сам о себе не рассказал?! Все героями стали после встречи с Бабой Ягой. А что с остальными случилось, которые не в ту сторону подались, история умалчивает.