19—20 апреля 1903 года страна содрогнулась от погромов еврейских кварталов в Кишиневе. Организованные толпы погромщиков разрушали дома, грабили магазины, насиловали женщин, убивали стариков и детей. Ни полиция, ни войска, однако, не делали попыток прекратить бесчинства, наоборот, нередко поощряли беспорядки, разгоняли группы оборонявшихся. Волна возмущения прокатилась по России. Вина за происшедшее легла на Плеве — министра внутренних дел. Не мог остаться равнодушным и Азеф. И началась подготовка крупного террористического акта, направленного против Плеве.
Вячеслав Константинович Плеве был человеком сильным и холодным. Замкнутый мальчик с туманными глазами, приемыш польского помещика, он не видел ласки в детстве. Одни говорили, что отец его церковный органист, другие — что смотритель училища, третьи — что аптекарь. Никто не знал родителей Плеве. Он был сирота.
Когда Славе, как звал его помещик, исполнилось 17 лет, он донес генералу Муравьеву на приемного отца. Польского помещика генерал повесил.
У мальчика была воля. Он мечтал о головокружительной карьере. Учась на медные грощи, пешком месил грязь большой дороги, возвращаясь с каникул в университет. Мечты не покидали. Властный, гибкий, самоуверенный, переменил католичество на православие. Уже занимал высокое место в бюрократической иерархии. Победоносцев называл его негодяем, ибо ходил слух, что Плеве через провокаторов замешан в убийстве губернатора Богдановича. Плеве был тщеславен и ненавидел людей.
Ни пост директора департамента, ни пост товарища министра не удовлетворяли его полностью. Только раз в жизни Плеве испытал счастье. Это было в апреле, когда Балмашов убил Сипягина. Генерал-адъютант сообщил монаршую волю о назначении Плеве.
Плеве ехал по Дворцовой набережной. Черный куб лакированной кареты. плавно колыхался на рессорах, цокали подковы коней. Это были счастливые минуты.
Рысаки стали у подъезда дворца. Плеве поднимался по Иорданской лестнице. Первыми здоровались министр двора барон Фредерикс, дворцовый комендант генерал Гессе. По пожатию рук, наклону голов Плеве знал уже, кто он. Твердо пошел по аванзалу. Император вышел навстречу с ласковым, любезным выражением лица. Плеве показалось, что у него слегка кружится голова.
Морщась от света, Николай II сказал:
— Вячеслав Константинович, я назначаю вас вместо Сипягина.:
Плеве чуть побледнел.
— Ваше величество, я знаю, злоумышленники меня могут убить. Но пока в моих жилах есть кровь, буду твердо хранить заветы самодержавия. Знаю, что либералы ославят меня злодеем, а революционеры извергом. Но пусть будет то, что будет, ваше величество.
— Сегодня будет указ о вашем назначении, — закрываясь рукой от солнца, проговорил Николай II.
Плеве наклонил голову.
И когда выходил от императора, его толпой поздравляли придворные. Плеве знал людей. Тем, с кем вчера еще был любезен, бросил сквозь топорщивщиеся усы:
— Время, господа, не разговаривать, а действовать. — И спустился по великолепной дворцовой лестнице к карете.
Мечта Плеве исполнилась. «В два месяца революция будет раздавлена», — говорил он. И из его канцелярии то и дело шли секретные распоряжения губернаторам. Плеве сторонился двора. Государственный совет называл стадом быков, кастрированных для большей мясистости. Он искал только дружбы правителя Москвы, великого князя Сергея, с ним обсуждал меры пресечения революционных волнений.
— Но надежна ли ваша личная охрана, Вячеслав Константинович? — часто спрашивал великий князь.
— Моя охрана совершенно надежна, ваше высочество. Думаю, что удачное покушение может быть произведено только по случайности, — отвечал Плеве, зная, что Азеф охраняет его жизнь, что выданные им Гершуни и Мельников уже пожизненно заключены в каземате.