Хаматский камень с хеттскими иероглифами
Райт с удовольствием принял приглашение, и не только потому, что надеялся рассеяться. Дело в том, что «тот камень» был чрезвычайно любопытен, о нем уже много писали, а за несколько лет до того двое американцев, консул Джонсон и конкурент Райта миссионер Джессап, рискуя жизнью, отправились взглянуть на него. Но если Джонсон и Джессап вынуждены были ретироваться под градом камней, которые метали в них местные жители, то для Грина и Райта поездка не предвещала опасностей. По крайней мере так им казалось.
До 1872 года этой областью правил чрезвычайно правоверный и отсталый паша, не признававший никаких европейских миссионеров, купцов, шпионов, археологов, контрабандистов, доставлявших оружие, и других носителей западной «культуры». Но его преемник Субхи-паша был человеком прогрессивным и проявлял в отношении европейских ученых просвещенный либерализм. Он пригласил своих английских друзей в Хаму и так как был превосходно информирован о настроениях населения, то присовокупил к приглашению отряд солдат. Под такой охраной они прибыли к «тому камню», а нашли даже четыре. Три оказались в кладке маленьких домишек посреди живописной базарной площади, четвертый стоял открыто у дороги. Этот последний был особенно дорог местному населению, так как излечивал от ревматизма. Стоило только лечь на него — и в результатах можно было не сомневаться.
Преподобный Райт осмотрел камни, покрытые странным орнаментом, на первый взгляд очень древним, — но нет, это был не орнамент, это былиписьмена! Они казались похожими на египетские иероглифы и в то же время отличались от них. Здесь не было ни львов, ни длинноухих змей, ни человеческих рук, но зато были птицы, человеческие фигуры, странные треугольники, различные сочетания квадратов и какие-то загадочные символы…
Жители Хамы, разумеется, сразу сообразили, зачем явились сюда эти двое франтов с отрядом солдат: они хотели украсть чудодейственный камень, чтобы потом самим врачевать своих соотечественников. И подозрения перешли в уверенность, когда «бей в черном жестком тюрбане» приказал солдатам выломать камни.
Дело не обошлось без затруднений, но у солдат были ружья, и благодаря этому вечером 25 ноября 1872 года все четыре камня, включая чудодейственный, были доставлены в резиденцию паши. Но едва преподобный Райт начал рассматривать их при свете сальных свечей, как один из носильщиков вбежал с известием, что местные фанатики хотят взять дом приступом и разбить камни, чтобы не оставлять их в руках неверных. Следующее донесение гласило, что полиция частично присоединилась к бунтовщикам. Грин, как дипломат, потребовал военного вмешательства, а Субхи-паша, как военачальник, решил вступить в дипломатические переговоры.
— Завтра утром я вам заплачу за камни.
«Это была бессонная ночь», — занес в свой дневник Райт. Улицы были запружены возмущенными толпами, а в небе появились зловещие знамения. Дервиши сновали по городу, убеждая каждого, кто еще не догадался сам, что это Божье предостережение. К утру кризис достиг высшей точки, к недовольным присоединилась часть войска. К Субхи-паше явилась депутация от населения, предводительствуемая разгневанным старостой, и потребовала водворить камни на место. Просвещенный паша счел бесцельным объяснять, что дождь метеоритов, прошедший ночью, был чистой случайностью и не имел никакого отношения к перевозке чудодейственного камня. Он сел и погрузился в долгие размышления.
— Нанес ли огненный дождь с неба вред хоть одному человеку, женщине или животному? — спросил он наконец.
— Нет, — признался староста, — но…
— Но нуждаются ли правоверные в еще более убедительном доказательстве того, что небо согласно с перевозом камней?
К этому Соломонову изречению он присовокупил мошну с серебром, и депутация, изумленная тем, что правитель сдержал свое обещание, не смогла произнести ни слова.
Камни потом были переправлены в Стамбул, они и поныне находятся в нижнем флигеле Нового музея. Райт заказал с них гипсовые слепки, которые отослал в Британский музей.
Таким образом таинственные надписи на хаматских камнях стали доступны европейским ученым. Но и сам Райт уже не переставал интересоваться этими делами. Вскоре он обнаружил подобный же камень в алеппской мечети — тамошний камень излечивал глазные болезни. Позднее были найдены небольшие глиняные и металлические печати с такими же знаками, и не только в Сирии, но и в Киликии, Каппадокии, в верховьях Евфрата. И все говорило об их принадлежности к одной культуре, а может быть, и о существовании большой империи. Но что это была за культура, что это была за империя? И Райта, который всю свою жизнь читал Библию, вдруг осенило — а не могла ли это быть империя хеттов?
Прошло немного времени, и Райт уже в этом не сомневался.
Между тем в Британском музее около Хаматского камня останавливались посетители и недоуменно пожимали плечами. Но один из них, так же как и Райт, с самого начала был уверен, что знаки на камне — не орнамент, а письмена. Он даже установил — и как впоследствии оказалось, совершенно правильно, — в каком направлении их надо читать!
Дело в том, что на Востоке не обязательно пишут слева направо. Евреи и арабы пишут справа налево, китайцы — сверху вниз, а для древних египтян вообще было безразлично, вытесывать ли свои иероглифы справа налево или слева направо. Но как узнавал грамотный египтянин (примерно каждый тысячный житель державы фараонов), в каком направлении читается надпись? С легкостью, хотя потом европейцы более двух тысяч лет не могли этого разгадать: текст читается в направлении, обратном тому, куда обращено, скажем, изображение совы (знак длят), стебель тростника (знак для у), протянутая рука (знак, обозначающий гортанный звук). На Хаматском же камне все изображения животных в одном ряду были обращены налево, в другом — направо. Как тут разобраться? Этот текст следует читать «бустрофедон», то есть как пашет вол! Иными словами: первый ряд — слева направо, второй — справа налево и так далее, так что писцу и читателю не приходилось понапрасну возвращаться к одной и той же стороне текста.
Как просто! Но все гениальные открытия просты (хотя не все простые — обязательно гениальны).
Арчибальд Генри Сэйс (1845–1933), открывший эту исключительную особенность письма на Хаматском камне, был англичанином (хотя и любил называть себя валлийцем), потомком старинного дворянского рода, и отличался необычайными способностями к языкам. Десяти лет он уже читал Гомера по-гречески, а Вергилия — по-латински; в четырнадцать лет — Библию на древнееврейском и арамейском, восемнадцати он мог вписать в рубрику «знание языков» кроме французского, немецкого и итальянского древнеегипетский, персидский и санскрит, а позднее ассирийский и несколько полинезийских языков или наречий. Двадцати лет он поступил в Оксфордский университет, тридцати уже был там профессором в Квинс-колледже и свыше шестидесяти лет, будучи ученым с мировым именем, занимал все ту же скромную квартиру, которую снял еще в студенческие годы.
Но квартира эта была для него скорее лишь базой и местом отдыха, потому что большую часть жизни он провел в скитаниях. (К лекторам в Оксфордском университете всегда подходили весьма либерально.) Итак, «господина с ласточкиным хвостом», как его прозвали арабские рабочие за то, что он никогда не снимал фрака англиканского священника, можно было встретить то в Египте, где он проверял воспроизведение одной довольно несложной надписи на храме Рамсеса II в Карнаке, то в Иерусалиме, где он копировал, стоя по пояс в воде, надпись на стене какого-то канала, то на скалах южноаравийской пустыни, где он срисовывал рельефы неизвестного происхождения; его видели на развалинах древнего славного Эфеса и в окрестностях Смирны, а впоследствии на Целебесе, Суматре и на бесчисленных островах Тихого океана. В каютах покачивающихся кораблей и в тиши оксфордского кабинета он писал потом свои книги: о религии народов Гвинеи, о японском буддизме, о «насаждении в Китае христианства несторианцами» и, конечно же, записывал свои научные рассуждения из области сравнительного языкознания и ассириологии, к чему отчасти обязывало его чтение лекций по этим дисциплинам.