«Как только Париакака стал человеком и достиг зрелости, он начал искать своего врага. Его врага звали Уальяльо Каруинчо…»
После сноса дома «ложного бога» «созревает» бог войны, а достигнув зрелости, он должен встретиться с врагом. Как подсказывает имя врага, он также является чужаком для данной области. Эта ситуация подразумевает, что некое внешнее государство попыталось заполнить вакуум, оставленный крушением Уари, — толкование, прекрасно согласующееся с тем, что продолжают описывать уарочирийские мифы, потому что теперь бог Париакака в ряде схваток с этой злой уакой преследует Уальяльо высоко в горах, и ему удается загнать его за перевал у горы Париакаки. Как только Уальяльо оказывается изгнанным, брат Париакаки (один из пяти людей-соколов, родившихся из пяти яиц) навечно ставится в этом месте на посту, «чтобы Уальяльо Каруинчо не вернулся».
Наиболее вероятно, что Уальяльо Каруинчо представляет конфедерацию племен, известную как уанкас, тоже традиционных пастухов, которые жили на землях восточнее прохода у Париакаки. Это область Хауха, которая контролировала подходы к древнему пути там, где он поворачивал на запад, к проходу у Париакаки, ворота к центральному Тихоокеанскому побережью. Поскольку Уальяльо был изгнан за этот проход, проклятие Париакаки, наложенное на его врага, состояло в том, чтобы, «раз он питался людьми, то пусть он теперь ест собак и пусть народ уанкас поклоняется ему». Как признали Саломон и Уриосте, этот отрывок намекает на «скрытую претензию» яуйос на то, что освободили западные андские народы от «поедающих собак» уанкас[104]. Далее, имеется особый рассказ о событии, повсеместно присутствующем в «потерянных годах» андских археологических данных: период беспорядка после падения Уари в 850 году н. э. Яуйос при возведении в статус воинов отвергают уанкас, чужеземных пастухов, связанных с Уари, которые пытались заполнять вакуум власти, образовавшийся вследствие крушения Уари.
И теперь, наконец, рассказчики описывают, как в заключительной фазе цепи событий, приводящих к учреждению системы сословных делений в их области, они пришли в земледельческие деревни коренных народов и взяли себе часть лучших сельскохозяйственных угодий. Эти истории занимают львиную долю рукописи, и нет надобности рассматривать их подробно. С точки зрения сегодняшнего дня важный вопрос состоит в том, насколько твердо они придерживаются темы справедливости и оправдания. Из чтения этих мифов становится ясно, что яуйос предпринимали огромные усилия, чтобы утвердить себя в качестве добрых последователей и законных приверженцев традиции Виракочи.
Один пример из шестой главы текста проясняет остроумно-глупый характер прокладывания себе пути в систему добровольной взаимности. Париакака, притворяясь «одиноким странником», приходит в деревню в юнке (= местное: теплой долине), где жители пируют на празднике. В нарушение древних обычаев гостеприимства никто не предлагает Париакаке присесть, пока одна женщина не осознает нарушение этикета и не подносит ему большую порцию маисового пива. Тогда Париакака убеждает ее бежать из деревни, потому что «эти люди привели его в бешенство». Он предупреждает, чтобы она никому больше не сообщала об этом. А через пять дней он возвращается в виде обильного ливня с ураганом и уничтожает всю деревню, смывая ее в море.
В этой истории Париакака снова предстает в парадигматически-мифологическом виде одинокого странника. Но в отличие от мифов о Виракоче, в которых бог осуществляет далекие путешествия единственно с целью распространения учения любви и доброты, Париакака приходит в деревню, уже ища повода к ссоре. В отличие от Виракочи, который прекращает наказание сельских жителей в Каче, едва лишь угроза его персоне прошла, Париакака пришел в поисках неприятностей, надеясь быть оскорбленным[105].
Именно здесь заключена соль уарочирийских мифов. Яуйос, несомненно, считают себя вправе присваивать земли: они избавили область от несчастий. Они защитили древний уклад духовных ценностей от необратимо светского и двуличного государства. Но если они собирались по справедливости поддерживать притязания на расширение своих земель, то как могли они этого добиться, не нарушая богом установленный раздел земель — учение об уаках и пакаринах — о защите которого они заявляли? Таким образом, с космологической точки зрения, класс воинов ответит таким шагом, который навсегда преобразит Анды.
104
Эта претензия звучит правдоподобно. Уанка имели очень тесные отношения с Уари. Присутствие Уари на уанкской территории очевидно по двум аспектам. Во-первых, характерная для Уари модель строительства высокогорных террас на прежних пастушеских землях появляется в уанкской области повсюду около 650 года н. э. Брауман полагает, что это представляет собой переход уанкских деревень под управление Уари, в то время как Моусли говорит об «адаптивном развитии». Во всяком случае, одной из наиболее важных святынь в сфере влияния Уари был источник, известный под названием Уариуилька, из которого появились уанка, согласно их собственному утверждению. Если верно мое предложение о том, что Уари сотрудничало с пастухами, то влияние Уари на уанкскую область — которая вплоть до 650 года н. э. была единственным районом за пределами бассейна Титикаки, обладавшим наибольшей численностью стад лам, — может быть результатом включения Уанка в престижную торговлю кокой и продуктами Пачакамака. В свою очередь, это могло бы объяснить исконную вражду между яуйо — которые и сами являлись владельцами караванов лам — и уанка, действовавших совместно с Уари, помогая расширять его влияние вплоть до центрального Тихоокеанского побережья и предоставляя собственные караваны лам для обслуживания торговой сети, которую прежде обслуживали яуйо.
105
Уэртас Вальехос издал этноисторические документы из Кахатамбо, в которых оратор, член сословия воинов данной области, поклонявшихся Либиаку («молнии»), развивает ту же самую тему. После отправки мальчика в деревню уари (автохтонного народа) они узнают, что жители этой деревни уничтожили мальчика. Тогда деревня разрушается черным снегом и градом, ниспосланным Либиаком. Аналогичным образом столетиями позже инки возьмут на вооружение ту же самую мифологическую стратегию в целях оправдания своих собственных завоеваний. Согласно Гуаману
Поме, во времена Пачакути Инки «Бог» в обличье бедного старого человека, ищущего милосердия — еды и одежды, входит на центральную площадь деревень, отмечающих праздники. Если ему отказывали в милости, то деревня подлежала разрушению «Пачакамаком Тиксе Каильей-Уиракочей». Конечно, во времена Пачакути Инки (приблизительно в 1445 году) инки еще были обязаны подчиняться приказам Виракочи.