Первым сведением о европейцах, достигшим ушей образованного гражданина одного из царств Солнца в Америке, было следующее: «Испанцы страдают сердечной болезнью, специфическим лекарством от которой является золото». Эти слова, сказанные с хладнокровным остроумием Кортесом эмиссару ацтекского царя Моктесумы, были похоронным звоном по Пятому Солнцу в Мексике[120]. Восьмью годами позже то же самое произошло в Перу. Война со Временем оказалась проигранной.
Несмотря на внешние сходства в гибели Царств Солнца в Америке, инки и ацтеки, за исключением подхода к образу мышления, имели мало общего. Ацтеки не стремились к достижению подлинной Империи. Их история была историей уединенного скитания, жестокого неприятия и самоуверенности в такой среде, в которой лица людей и лицо природы были одинаково безжалостны. Этот опыт выражен в ужасающей простоте их политических устремлений, которая состояла в том, чтобы создать владения, основанные на принципах господства и подчинения, — в политике, вся логика которой была подчинена единственной посылке: Солнце надо было кормить. Как дети Солнца ацтеки начнут и будут вести вечную войну в защиту Пятого Солнца.
«И эта война должна была иметь такой характер, чтобы мы не пытались уничтожать других полностью. Война должна продолжаться всегда, чтобы всякий раз, когда мы пожелаем, наши боги ели и пировали, чтобы мы могли идти туда [соседние города], как ходят на рынок покупать еду… организованной для захвата жертв, чтобы приносить нашему богу Уицилопочтли [Солнцу]».
Не интересуясь управлением завоеванных территорий, ацтеки рассматривали других людей как сырье, а другие культуры как «рынки», где они могли бы приобретать тысячи и тысячи жертв, которые ежегодно требовались им для подношений:
Скорее, чтобы найти подходящий рынок, куда наш бог смажет ходить со своей армией покупать жертвы и людей для еды, как если бы он ходил на ближайшую площадь покупать лепешки… всякий раз, когда он пожелает или почувствует нечто подобное. Наш бог сам будет питаться ими, как если бы он ел горячие лепешки, мягкие и вкусные, прямо из духовки.
Напротив, инки не воспринимали историю персонально, потому что андское прошлое было для них общим делом. Единственными «чужаками» в истории Анд, единственными людьми, которых по истине стыдится память, были властители Уари. Как отмечается в уарочирийском мифе, «Мы не знаем о происхождении людей того времени, ни откуда они появились». Инкская империя являла собой попытку навести порядок, вернуть андским народам их первородное право на единство в многообразии. Если, инки и проявили некоторое высокомерие, объявив себя исполнителями божественной воли, они тем не менее не пытались осуществлять видение, которое самоосознанно регулировалось исторической зрелостью. Так, во времена мифологического основания Куско в долине, которая испытала влияние и Тиауанако, и Уари, Манко Капак вместе со своими братьями и сестрами «обнес стеной» их опасного брата Айар Качи/Марс. Инки не были заинтересованы в оставлении бедствий, развязанных Уари. Они состояли в планетарном родстве с Юпитером, мудрым и могущественным царем, богом процветания и изобилия. Инкские императоры не имели более великой цели, чем возвращение к жизни наследия Тиауанако. В этом смысле они с самого начала действовали в рамках ими же установленных ограничений.
120
В страшном оцепенении ацтекский император Моктесума в донесениях о «плывущих горах», которые были обнаружены в заливе Кампече и являлись кораблями Кортеса, увидел осуществление пророчества о возвращении с востока Кецалькоатля, законного бога-царя Тулы. «Мы будем осуждены и наказаны», — причитал он. «И однако же, может быть, и всякий раз, когда это может быть, нам ничего не остается, кроме как ждать». Моктесума сам достаточно долго не решался послать к «плывущим горам» дипломатическую миссию с подарками, нарядами бога Кецалькоатля — инкрустированными масками, воротниками, ножными латами, зеркалами и сандалиями, отделанных золотом и бирюзой, серебром, изумрудами, жадеитом, перламутром, шкурами ягуара и перьями кецаля. Когда же послы поднялись на борт корабля Кортеса, они поцеловали палубу перед его ногами, а затем облачили его в сокровища. Кортес ответил: «И это все?»