В чем же тогда состояла цель этой традиции тщательного и продолжительного астрономического наблюдения, о котором мы мимоходом узнаем из предания о последних днях Уайны Капака? Эта история не может быть помечена астрологией, по крайней мере, в обыденном смысле слова, потому что она не является предсказанием земных событий. В наши дни, должно быть, чертовски надоело читать гороскоп по субботам. Однако похоже, что именно такой подход — создание базы данйых для ретроспективного изучения — порождает уарочирийское предание.
В нем содержатся свидетельства модели архаичного мышления при работе в поле, где все явления становятся признаком и ключом друг к другу. Этот миф подобен выполнению работы, очерку возможной связи между двумя событиями, которые происходили близко друг к другу по времени, но в различных масштабах. В рамках такого мировоззрения предсказание, будь то посредством небес или с помощью других андских методов, таких как осмотр произвольного образца листьев коки или внутренностей ламы, представляло собой попытку установить место для созерцания значимого образца.
Возможно, наиболее доступным для западного ума изучением этого образа мышления является известное предисловие Юнга к «И цзин»[126]. В нем Юнг рассматривал феномен синхронности, или «значимого совпадения», который «И цзин», китайская «Книга перемен», относит к числу наиболее сложных образцов мира. Знакомым по западной традиции событием, в котором синхронность, как утверждалось, играла решающую роль, было паломничество волхвов. Когда они увидели «звезду на востоке» — тройное сближение Сатурна и Юпитера в Рыбах в 6 году до н. э., — они не «предсказывали» рождение Христоса и рассматривали это астрономическое событие не как «причину», но, скорее, как некое знамение другого долгожданного события[127].
Точно так же, согласно китайскому представлению о причинной связи (синхронности, или значимом совпадении), во времени существуют; так сказать, «дыры». События попадают в эти «дыры» одновременно без видимой причинной связи. Если ради того, чтобы сконструировать элементы гексаграммы из «И цзин», подбрасывать стебли тысячелистника или монеты, то, согласно китайскому представлению, получится, что очевидная случайность этого действа на самом деле отражает сложность момента. Человек пребывает в неведении относительно чего-то, а оракул приоткрывает ему эту темную для него область, указывая на значимый образец, образец данного момента. Иными словами, «И цзин» говорит не о будущем; она говорит о настоящем. Точно такая же точка зрения совершенно очевидно присутствует в «Эпитафии по инкам».
Андская мифологическая «база данных», далее, представляла собой историю синхронных событий. Астрономические наблюдения, хотя и доказывают свою точность, следовательно, не были «научными наблюдениями» ни в одном из тех смыслов, которые мы вкладываем в данный термин. Андское астрономическое наблюдение — помимо практического применения по соблюдению календаря — предпринималось не для того, чтобы выяснить, как функционируют вещи, а для того, чтобы выяснять, что эти вещи означают[128]. Архаичное воззрение на естественный мир заключалось в том, что оно выступало носителем образцов, которые функционировали одновременно на разных уровнях, и. что эти образцы представляли собой проявление разума высшего порядка в действии. Наблюдая небесный танец, можно было бы уловить признаки замысла Балетмейстера. Понимая «послание» образца, развертывающееся во времени, человечество могло бы найти отведенную ему самому роль в этом танце. Современная наука, напротив, не «допускает» осмысленности в естественном порядке и, в сущности, зашла довольно далеко в утверждении о свойственном естественному порядку вещей отсутствии смысла.
В архаичном представлении вопрос заключался не в том, существовал ли этот смысл, а в том, как найти его. Поэтому было невозможно отделять тщательное наблюдение естественного мира от метафизических поисков. Функциональный аспект материального мира представлял просто меньше интереса для андского мышления, чем его качество как цикла обратной связи, относящейся к состоянию единства между человечеством и Сильными Мира Сего. Предсказание образца сил, действующих в настоящее время, могло предполагать соответствующие приготовления для встречи будущего. Временная глубина базы данных в том виде, в каком она прослеживалась, по крайней мере, в течение семнадцати столетий, обеспечивает — подобно спектру гексаграмм в «И цзин» — богатство сравнительных ситуаций для измерения по ним значения современных условий. Заботой андских капакас было благосостояние людей. Они не имели времени, чтобы забавляться наукой.
126
Так как прежде считалось, что андские народы не умели отличать одну планету от другой, то исследователи
127
Когда такие удаленные планеты, как Сатурн и Юпитер, находятся в 180 градусах от солнца, они подвергаются «возвратному движению», то есть выглядят так, будто движутся в обратном направлении через звезды, поскольку земля «догоняет» и обгоняет их. Когда сближение Сатурна и Юпитера происходит в 180 градусах от солнца, планеты осуществляют «тройное сближение», то есть создают видимость, словно они трижды расходятся и снова сходятся вместе.
128
Признание важного значения данного сближения объясняется, помимо всего прочего, и тем, что, поскольку весеннее равноденствие перемещалось в созвездии Рыб, солнцестояния «снова заняли» место в Млечном Пути, еще раз «открыв ворота» в иные миры. Согласно андским представлениям, сближение Сатурна и Юпитера при определенном положении среди звезд, связанном со значительным прецессионным сдвигом, рассматривалось как «синхронное» событие, то есть как важное совпадение. Как указывают Сантильяна и Дехенд, Вергилий заслужил особое место в «Божественной комедии» Данте своим «восклицанием «Iam redit Virgo» — «Вот возвращается Венера». Он говорил о «возвращении» созвездия Дева в отправную точку измерения — осеннее равноденствие. Она «возвратилась» в это важное положение впервые, поскольку примерно шестью тысячами лет ранее — можно было бы добавить: в эпоху великих праматеринских неолитических культур Анатолии и Месопотамии — она занимала положение в июньском солнцестоянии.