Конан явно не хочет искать библиотеку…
Почему? Ему не нужны знания? Может, и так. Он выбрал путь воина, всякое колдовство ему претит. Сокровенные знания не нужны. К власти он не стремится… Почему же он не любит власть?! Ведь это прекрасно — повелевать народами! Это волнует даже сильнее, чем любовь! Когда, по одному твоему слову, люди идут на смерть или пытки. Когда, следуя взмаху твоей руки, огромная армия лавиной устремляется на врага! И покоренные народы признают тебя повелительницей. О, сколько подобных снов она видела! Сколько раз, во сне, увы — только во сне — овладев сокровенными знаниями, превзойдя колдовской мудростью даже мерзкого Актиона, она покоряла мир!
И вот, теперь она нашла Город Колонн! Тайны вселенной лягут к ее ногам, а вместе с ними — безграничная власть над миром! Власть, которой можно упиваться, которую нужно лелеять, как новорожденного ребенка, которая даст невероятное, неземное блаженство. Такое же блаженство — почти такое — дают ночи с Конаном… Но он не желает ее, не хочет провести с ней жизнь!
Что ж, она утолит эту жажду другим способом — покорит мир!
Итилия встряхнула головой, освобождаясь от видений. Покорит мир?! Да она погибнет тут от голода и жажды! Одно утешение, только одно — умирать она будет в объятиях Конана…
Внезапно раздался странный, скрежещущий звук и одна из голов трехглавого дракона, изображенного древним ваятелем на створках двери, вдруг подалась, утонула, и двери медленно распахнулись. Култар, с безмерным удивлением, уставился на Конана, невозмутимо держащего за ноги, вытянувшуюся в струнку Итилию. Затем, сообразил, улыбнулся:
— Двери с секретом? Конечно… а потайной рычаг — на уровне пояса гиганта…
Итилия легко и грациозна, как черная пантера, спрыгнула с плеч Конана и рассмеялась над недавними страхами. Затем, опустила голову. Что она там надумала насчет смерти в объятиях любимого? Чепуха! Смерть — это всегда ужасно! И все же… Все же умереть в объятиях Конана, было бы не так уж плохо…
Она вновь рассмеялась. Теперь придется завоевывать мир…
В другие здания, стоящие рядами вдоль дороги, путники решили не заходить. Двигались к башням, золоченые крыши и шпили которых, сверкали на солнце, как начищенные доспехи вельможи. Дорога казалась бесконечной. Унылые, однообразные кубы домов, выстроенные, как по ниточке, сверкающие вдали шпили, возвышающаяся из-за горизонта башня-город. И тишина.
Мертвая, гнетущая тишина, нарушать которую неприличным стуком копыт, казалось кощунством, святотатством. Сколько тысячелетий назад залегла, угнездилась среди серых зданий эта мертвая и мертвящая тишина?
— Мне почему-то хочется заорать, но я боюсь, — прошептал Култар.
Итилия молча кивнула. Пристально и подозрительно посмотрела на Конана:
— Тебе, что — совсем не страшно?
— Неприятно, как-то, — признался Конан, — но страха нет.
— А, вот я — боюсь и не стыжусь этого, — сказал Култар с некоторым вызовом.
Чувствовалось, что ему невыносимо ехать в тишине, слушать цокот копыт и представлять, что, вот- сейчас, некие высохшие великаны-мумии, вроде тех, песчаных, выглянут из-за серых своих зданий и протянут к нему, Култару, огромные, желтые руки.
— Боишься — уговори хозяйку повернуть назад, — усмехнулся Конан.
— Она, мне не хозяйка, — тихо сказал южанин, — я к ней не нанимался…
— Как это «не нанимался»?! — воскликнула Итилия. — А кто радовался, как ребенок, когда я пообещала вам столько серебра, сколько вы сможете унести?!
Култар затравленно оглянулся. Уже и позади, насколько хватало глаз, тянулись нескончаемые ряды серых, угрюмых зданий. Скоро, скоро город их проглотит, как пташка глотает муху! Им никогда не выбраться в тот мир, где они жили раньше. Да и казался теперь «тот мир» каким-то далеким, призрачным, ненастоящим.
— Сколько мы уже едем, а башни не приближаются, — пожаловался южанин, покосившись на Конана.
— Да, едем достаточно долго, пожалуй, пора сделать привал, — Конан остановил коня и осмотрелся.
Все вокруг серо, несмотря на ярко сияющее солнце. Серая мостовая, серые здания. Только вдали — все еще вдали — сверкают купола башен.
Култар уже распаковывал седельные сумки. Итилия недовольно хмурилась — ей натерпелось добраться до библиотек. Верблюды, получив свою порцию фуражного зерна, неторопливо жевали, изредка кивая головами, будто соглашаясь с какими-то своими потаенными мыслями. Лошади же, наоборот, все больше беспокоились, били копытами, отказывались от пищи.
— Что-то будет, когда мы достигнем башен, — покачал головой Конан, — лошади чуют беду.
Итилия облизнула сухие губы.
— Ерунда! — они просто не привыкли…
— К чему? — осведомился Конан.
— Не привыкли к этим громадным каменным домам, к этой серости.
— В городах, где они жили, всегда было достаточно каменных домов, разной величины.
— Да и в замках, — добавил Култар, — вот уж, где хватало камня и серости!
— Все равно, — упорствовала Итилия, — просто непривычная обстановка!
— А ты разве ничего не чувствуешь?! — взвыл южанин.
Он только что нарезал ломтиками сухую лепешку и держал в руке нож, рукоятку которого сжал с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
— Кое-что чувствую, — спокойно сказала Итилия, насмешливо глянув на нож.
Култар разжал ладонь и кривой, восточный клинок, звякнув, упал на мостовую. Конан невозмутимо перемалывал крепкими зубами высохшую до состояния древесины лепешку. Солнце клонилось к закату. Длинные тени протянулись на восток, раскрашивая зеброй мощеную улицу.
— Еще немного проедем и остановимся на ночлег, — бросил Конан, вставляя ногу в стремя.
— Какой-то выдастся наша первая ночь в мертвом городе? — пробурчал под нос Култар.
Он поднял верблюдов и нехотя взобрался в седло.
Итилия долго успокаивала жеребца, при этом сама беспокойно оглядывалась, будто опасалась нападения невидимых врагов. Возможно, ей было бы легче увидеть целые полчища недругов, нежели, в звенящей тишине заброшенного города, ждать неизвестной опасности. Конан, проверив, легко ли меч покидает ножны, тронул каблуками коня. Караван двинулся дальше, вглубь Города Колонн.
На ночь остановились посреди улицы. К домам этим, серым, однотипным, пугающим, подходить не хотелось. Молча распаковали седельные сумки, вяло пожевали сухие лепешки. Култар покормил лошадей и верблюдов. Лошади опять почти ничего не ели.
— Воду бы надо найти… — как бы про себя пробормотал южанин, — без воды нам конец…
— Пока что — ни колодца, ни водоема, — Конан расстелил одеяло и лег, с удовольствием вытянувшись, — будем искать. Жалко, что птиц тут нет — они бы показали воду…
— Ни птиц, ни даже мух… — Култар искоса глянул на ряды безмолвных, серых зданий.
Солнце скрылось за горизонтом. Сумерки наступали, как безмолвная, но грозная сила. Тени постепенно исчезали — все поглощала вязкая тьма.
— И устала, и спать боюсь, — прошептала Итилия, — кажется, что стоит заснуть, как кто-то придет… кто-то страшный… не из нашего мира…
Кони тонко и тревожно ржали. Верблюды улеглись и спокойно пережевывали вечную свою жвачку. Их силуэты постепенно исчезали в темноте.
— Я, пожалуй, подежурю, — сказал Култар наигранно бодрым голосом, — все равно пока не уснуть.
— Давай, подежурь, — Конан зевнул, но, перед тем, как окончательно закрыть глаза, окинул улицу быстрым и зорким взглядом. Затем положил ладонь на рукоять меча и заснул.
Итилия расстелила одеяло у левой руки Конана, легла и свернулась калачиком. Дневная жара постепенно уступала место ночной прохладе. Но не слышно было ни криков ночных птиц, ни жужжания кровопийц-комаров, которые изредка налетали на спящих людей в том, другом, таком далеком теперь мире.
Конан проснулся внезапно, будто от толчка.
Тишина звенела в ушах тонкими, надрывными голосами. На небе ярко сияли чужие, незнакомые созвездия. Култар давно уже похрапывал, подобрав во сне ноги к животу. Итилия прижалась к руке Конана, в неосознанных поисках спокойствия и защиты.