Джеймсу Дикси, эск.
Истон-Холл,
Норфолк
Дорогой Дикси!
Хоть знакомство наше нельзя назвать чрезмерно близким, мой отец всегда отзывался о вас как о человеке, заслуживающем высочайшего уважения, и говорил, что о лучшем друге и мечтать не приходится. Потому вы можете быть уверены, что я ни за что не обеспокоил бы вас этим письмом, если бы не чрезвычайные обстоятельства, в которых я оказался. По правде говоря, на протяжении последнего месяца и даже больше мне пришлось так трудно, что я просто голову потерял. Возможно, вы лучше поймете, какие испытания выпали на мою долю, если я с самого начала скажу, что все изложенное — чистая правда, ни единая деталь не преувеличена, не приукрашена и, уж конечно, никоим образом не искажена.
Наверняка вы наслышаны о наших бедах — кто ж о них не слышал? Так всегда бывает: когда у человека все в порядке, мир хранит молчание, но стоит случиться какой-нибудь напасти, как тут же начинаются пересуды. Полагая, что море и деревенский воздух могут оказать целебное воздействие, я предложил жене совершить поездку по южным графствам Ирландии (когда-то у нас там, а именно в Роскоммоне, было имение, но потом оно, увы, пришло в упадок). В момент просветления Изабель с готовностью согласилась. И вообще перед нашим отъездом ей, казалось, стало лучше, она была не такой вялой, осознавала свое состояние, но выглядела печальной.
Увы, все мои надежды на ее выздоровление пошли прахом! Мы начали свое путешествие в экипаже, сделав остановки в Лондоне и Девайзесе. В Бристоле сели на пакетбот; спустя сутки, когда я вышел на палубу погреться на утреннем солнце, снизу в полной растерянности примчалась наша служанка Броди и сообщила, что ее госпожа исчезла. Нет нужды говорить, что я немедленно организовал самые тщательные поиски, судно прочесали сверху донизу, но безрезультатно. В нашей каюте никого не было, книга — роскошная книга с иллюстрациями, — которую она читала, когда я уходил, валялась на кровати. Едва не сходя с ума от волнения, ломая голову над тем, что это все может значить, я метался по палубе, заглядывал под брезент, которым накрывают спасательные шлюпки, даже канаты переворачивал в поисках хоть какого-нибудь ключа к загадке. В какой-то момент некий господин, стоявший на корме и лениво поглядывавший по сторонам, подскочил ко мне и сказал, что заметил в воде какой-то крупный предмет, похожий на перевернувшегося на спину огромного жука. По моему настоянию на воду немедленно спустили шлюпку, и через полчаса матросы подобрали мою любимую. Как выяснилось впоследствии, она спряталась в ватерклозете на корме судна, выбралась наружу через окно и наверняка утонула бы, если бы ветер не раздул ее юбки. Когда ее нашли, она вяло шевелила руками. Ее вытащили из воды в совершенно бессознательном состоянии…
О последовавших часах — мы находились в двух днях пути от Корка — я с трудом нахожу в себе силы поведать. Я так боялся, что она снова попытается расстаться с жизнью, что на ночь перепоясался лентой, дабы уловить ее малейшее движение. К счастью, на судне оказался лауданум, выдавали его свободно, он и послужил успокоительным до самого прибытия в порт. Но что было делать дальше? Слишком хорошо представляя, что из этого может выйти, я решил воздержаться от немедленного возвращения в Англию. Обратиться за помощью было не к кому. В конце концов я снял квартиру в городе, а хозяину и соседям сказал, что жену чрезвычайно утомило путешествие и т. д.