Таким образом, обернуться на несколько чудесных дней, когда в дар миру приносились близкие тебе, но не туда положенные вещи, — это значит с особенной силой возродить в памяти обстоятельства собственной жизни. Именно в таком положении оказывается молодой человек, склонившийся над романом, взятым в библиотеке, и читающий о верном Лотарио, разлученном со своей возлюбленной по злой воле отца или католической церкви. Или из-за появления некоего романтического баронета, восклицающего: «Вот точно так же меня разлучили с моей драгоценной Джейн, черт бы их всех побрал!» Или возьмем, скажем, господина, прогуливающегося со своим бассетом по кличке Тип по парку Хэмпстед-Хит. Собачка видит кролика, хозяин не в силах противостоять ее природному инстинкту, она срывается с поводка и т. д. Как же я сочувствовал этому господину в его глубоком горе! Как хотелось мне подарить ему другую собачку, да ведь только такой подарок не утишит, а скорее усилит боль утраты, воспламенит искру памяти! Или, допустим, дама, направляющаяся в омнибусе из Кенсингтона в Фулхем. Задремав на знойном воздухе, она просыпается и обнаруживает, что коробка, лежавшая рядом с ней на сиденье, исчезла, а вместе с ней исчез серебряный чайник, ее «самое дорогое фамильное достояние», которое она везла в мастерскую, чтобы починить треснувший носик. Господи, как же мне хотелось бы стукнуть как следует того негодяя, что сейчас заваривает в нем какой-нибудь дешевый китайский чай. Все это, повторяю, возвращает во времена моей юности, когда в руках у меня не могли удержаться ни кошелек, ни сумка; шляпа, стоило надеть ее на голову, растворялась в воздухе; зонтики напоминали огромные зубочистки — с такой легкостью они у меня улетали. Однажды я потерял штопор, а дело происходило в комнате площадью восемь на шесть футов и не было в ней ничего, кроме бутылки вина, столика и пустого буфета. В другой раз я потерял соверен, который дал мне один благословенной памяти пожилой господин, — тот даже не успел уйти из дома, где мы встретились.
Все это, разумеется, характеризует меня далеко не лучшим образом и свидетельствует о некоторых крупных недостатках моего характера. И тем не менее кое-что, думается, можно сказать и в мое оправдание. Например, моя рассеянность имела весьма избирательный характер, ограничиваясь главным образом неодушевленными предметами. Я потерял парусиновые брюки и форму для пирога (посмотрели бы вы на выражение лица моей матери, когда ей стало известно об этой пропаже!), но, сколько помнится, никогда не терял кошку, собаку или человека. И уж точно не терял я молодую женщину двадцати семи лет, переданную на мое попечение по воле ее мужа, — в отличие от целой оравы законников из Линкольнс-Инн; благодаря их деятельности за последние двенадцать месяцев это и случилось.
Случай этот настолько широко известен — слухам, намекам и версиям несть числа, — что излишним было бы, пожалуй, воспроизводить тут подробности. Молодая женщина, жившая в одном из поместий в Суффолке, страдающая, к несчастью, душевным недугом, которую за последних два года никто в обществе не видел, осталась в результате несчастного случая вдовой. Предвидя такую печальную возможность, ее муж в завещании назначил попечителя и оставил значительное количество средств на уход за женой. Возможно, это не принесет молодой женщине счастья, но хотя бы обеспечит ей достойное существование и медицинскую помощь, которая, хотелось бы от души надеяться, со временем позволит ей поправиться. И что же происходит? А вот что. Подобно бассету по кличке Тип, или старинному чайнику в омнибусе, или штопору, который так часто выбивал меня из колеи в дни моей хмельной молодости, молодая женщина исчезает.
Где она? Юристы — сэр Иезекиль Фудл, королевский адвокат, и поверенный Нудл — этого не знают. Попечители — барон Дудл и его честь судья Квудл — не могут сказать в точности. Ходят разговоры о каком-то доме в провинции, где, вероятно, содержалась молодая женщина, о закрытом медицинском учреждении, в котором она находится сейчас. Однако где она на самом деле? Где ее найти и если не поговорить — ибо, насколько известно, заболевание у молодой женщины очень серьезное, — то хотя бы увидеть издали? Должен сказать, что, будь я родственником молодой женщины, наверное, не удержался бы, чтобы не поместить в газету объявление под названием: «Потерявшаяся, похищенная или заблудившаяся: об одной исчезнувшей молодой женщине», — сопроводив его всеми подробностями и обратным адресом. Такой шаг если и не помог бы обнаружить молодую женщину, то хотя бы, как в случае с бедным Типом или кенсингтонским чайником, вызвал прилив общественного сочувствия, столь же ценного, сколь и профессиональное равнодушие сэра Иезекиля Фудла или вызывающее небрежение своими обязанностями со стороны его чести судьи Квудла.