- Ой-ой, - зажмурилась Тихоня.
- Вот ты меня понимаешь, дорогуша. Ты ведь тоже высоты боишься, да? Ну и я, напоминаю, боялся. Посмотрел, значит, я туда, посмотрел… Ориентацию в пространстве потерял… И свалился.
- Как?! – ужаснулась журналистка.
- Да вот так вот. Как дебил. Единственное, на что меня хватило – спасибо цирковой школе – это извернуться в воздухе, чтобы не спиной падать, и не на голову, а на ноги… Жизнь перед глазами не проносилась. Впрочем, маму, кажется, вспомнил. И ту еще маму, которой семь раз плохо должно было стать. И, надо же, приземлился в здоровенный сугроб, который на газоне снегоуборщики насыпали. Провалился туда по уши, а эта вот нога попала по каменному бордюру, который под снегом оказался, и в ее кости возникла сия историческая трещина, - Колин задумчиво покачал ногой и снова немного поморщился.
- А преступник-то как? – спохватилась корреспондент.
- Преступник-то? Да он на крыше остался. Сверху на меня смотрел, пока я полеты совершал. Ржал сильно. Валентин Сергеевич даже ему наручники надел под шумок, а он и не заметил. Бармалей на нас долго ругался. Я пару месяцев походил с неполным гипсом, но потом врачи плюнули и сказали, что все равно ни хрена не зарастет никогда, ну так я его снял. Все. Сказочке конец. Вот такой случай.
Он отвел взгляд от камеры и перевел его почему-то на меня. Я испуганно посмотрела на него в ответ, задним числом радуясь тому самому сугробу, из-за которого мой друг получил всего-навсего травму ноги, а не остался инвалидом.
- Ни фига себе историйка, - присвистнул из угла Женек.
- Да-а, - протянул Колин. – Сегодня день разоблачений меня. Как ты говоришь, компромеНтируюсь.
- Нет, история-то хорошая, и рассказываете вы здорово,- вышла из задумчивого молчания корреспондент. – Только, это, может, не совсем то, что мы хотели…
- Так я же вас предупреждал, что героики не будет, а будет фигня. Вам же нужны бытовые подробности из жизни милиционеров?
- Да с одной стороны так, а с другой, понимаете, редакционное задание у меня…
- Да понимаю, понимаю, успокойтесь, - Колин помахал ей рукой. – Ладно уж, задержусь еще минут на десять, скажу, чего вам хочется.
И следующие десять минут мы наблюдали уже привычного, перевоплощенного Колина, который с белозубой улыбкой, склонив голову набок и посверкивая глазами в камеру, размеренно сообщал:
- Меня зовут капитан Розанов Колин Александрович, я старший следователь и заместитель начальника отдела особо тяжких преступлений. Наше отделение не занимается одним участком, а берет на себя расследования тяжких преступлений по всей Москве и иногда частично по области. Тяжкие преступления – это убийства, теракты с жертвами и прочее в таком роде. Будни у нас какие – обыкновенно это выезд на место преступление с целью его осмотра, потом уже проводится опрос свидетелей, дальше - по обстоятельствам, обыски, например… Бывает, прямо как в фильмах по подвалам скачем и на машинах гоняемся, бывает, дома сидим и головой кумекаем, последнее даже чаще. Антитеррористические операции тоже помогаем спецназу проводить, например, если вспомнить успешное освобождение заложников из самолета в Домодедово, так это мы участвовали, и за это были выданы государственные награды…
Колин говорил в таком роде все десять минут, которые мне показались чуть ли не часом. Корреспондент тоже украдкой зевала, но, когда он закончил, выглядела благодарной.
- Вы меня прямо выручили! – сказала она.- Меня теперь начальник похвалит… Если честно, когда вы от себя рассказывали, это было очень интересно и смешно, только у нас же телевидение официальное, и надо чтобы милиция выглядела…
- Да знаю я, знаю. Нельзя позорить облик родной милиции, так наша начальница всегда говорит, - прервал ее Колин. – Кстати, загляните еще к ней в кабинет, она вам с удовольствием понудит еще побольше, чем я. И морду мне не забудьте закрасить и голос изменить, конспирация-то мне еще понадобится. А пока мне бежать надо. Всем до свидания, буду часа через три.