- Ксюш, ты вот так камеру поверни, вот так на себя посмотри, а экранчик тоже вот так к себе поверни, - мгновенно нависнув надо мной, затараторила Ирочка. Колин оттер ее с решительными словами:
- Не мельтеши, она еще не настолько мозги потеряла, сама разберется.
Я действительно разобралась: направила на себя одновременно и глазок камеры, и ее экранчик, погляделась и ойкнула от неожиданности.
На меня смотрела девчонка со светло-фиолетовым лицом, по которому были рассыпаны кучи темно-фиолетовых веснушек. Я машинально пощупала щеку, скосила на нее глаз, но кожа была, как обычно, гладкой. Я перевела взгляд в камеру и опять увидела там живое перепелиное яйцо. Особенно веснушчатым был нос и почему-то лоб.
Кто-то принялся пыхтеть мне в затылок, и я поняла, что теперь коллеги скопились вокруг меня.
- А у нее веснушек мало, - разочарованно сказала Ирочка.
- У меня тоже мало, и у Карины! – гордо заметила Бенька. – А вот у Светочки столько – даже лица почти не видно! Почему это так, а?
Видимо, она посмотрела на Колина, потому что он ответил со своей обычной уверенностью любителя энциклопедий:
- Чем человек моложе, тем лучше его кожа обновляется, значит, на ней будет меньше старых ороговевших частиц с плотным загаром, то есть непрозрачных для камеры. Это не веснушки, это типа загар у вас такой.
- Голова! – не преминул треснуть его по спине Женек, тоже изо всей силы. – Ты-то сам глянуть не хочешь, что ли?
- На свою веснушчатую морду? Тоже мне привлекательная перспектива.
Я, показывая зубы в камеру в попытке разглядеть дырки от пломб, прошепелявила:
- Колин, похляди, интерефно же!
- Шеф стесняется, что его фотомодельную внешность что-то скомпроментирует! – заржал Женек.
- СкомпромеТирует, - поправил его Колин. – Ты удивишься, но это слово происходит не от слова «мент». Давай сюда этот штампователь веснушек, - он протянул руку ко мне.
Я охотно отдала камеру и подлезла ему под локоть, чтобы иметь выгодную точку обзора. Остальные теснились кто где, взволнованно сопя и очень желая поглядеть веснушчатого Колина.
Но нас ждало неожиданно разочарование. На экранчике камеры появилось удивительно темное лицо, конечно, не до черноты, но гораздо фиолетовее, чем у меня, словно Колин тоже мазался солнцезащитным кремом. На общем чернильном фоне кое-где виднелись и веснушки, но их было очень мало.
- Ухтысь! – присвистнула Красавица. – Это что такое? Почти как у Тихони! Мы чего-то про тебя не знаем, дорогой?
- Физики вы школьной про меня не знаете, - огрызнулся Колин. – Не видите, что ли, что у меня кожа смуглая, и не помните, что я отродясь на солнце не сгорал? Ультрафиолет, значит, сквозь меня хуже проходит, отсюда вот эта чернильная рожа…
- Ой, а что это такое черное у тебя мелькает?! – вдруг испуганно взвизгнула Прочерк.
- Ларис, ультрафиолетовая камера чертей не показывает, - усмехнулся Колин, и я во время этой усмешки тоже заметила у него в районе передних зубов что-то черное, и аж подпрыгнула:
- Ой, чернеет! Что это такое?!
- И ты туда же? Чего тут чернеет – я весь тут чернею, кожа такая…
- Да не-ет! – закричала я густым хором с Красавицей, Бенькой и Ирочкой. – В зубах! Зубы!
- Ага-а, скомпромеНтировали! – обрадовано-злорадно завопил Женек, явно нарочно напирая на неправильную букву «н». – Глядите, девки, фотомодель наш на камеру ни разу улыбу не выдавил! Чего, братан, зубов-то нету? Челюсти у Карги напрокат взял?
- А ты сегодня свои мозги в прокате забыл? – огрызнулся Колин, но нас уже было не сбить. Женская часть работников заканючила «ну Колин, ну покажи-покажи-покажи», а мужская издавала смесь из лошадиного ржания, злорадного хихиканья и предположений, сколько у Колина осталось зубов: один или два. Колин не двигался и не менялся в лице, но я просто кожей чувствовала, что ему жутко это все неприятно. Это его внутреннее напряжение так передалось мне, что я вмиг забыла наши пуховиковые войны, потянулась к камере, схлопнула ее экранчик и заорала на наших:
- Вы чего пристали к человеку? Обезьяна он вам, что ли? Не хочет показывать, и не надо! Сами смотритесь!
- А Ксюха-то, кажись, в доле! – тупо захохотал Женек, сверкая целыми зубами.
- Зубы есть, мозгов не надо, да? – окончательно обиделась я за моего друга и хотела забрать у него камеру, но он вдруг, смеясь, придержал ее:
- Да ладно, Ксюш, кончай войнушку, нет тут особо никаких тайн. Правда, если кому-то казалось сильно таинственным, почему я всегда так закрываю морду в драках, то вот поэтому вот.
Он снова открыл камере экранчик, посмотрелся в объектив и улыбнулся туда, кажется, с некоторым смущением, но уже без прежнего напряжения.