— Я под впечатлением, ваша светлость, — наконец произнесла Шай. — Вы рассуждаете как поддельщик.
Гаотона помрачнел.
— Это комплимент.
— Я ценю правду, девушка. Но не подделывание. — Гаотона посмотрел на нее, как разочарованный дедушка на внучку. — Я видел одну из твоих работ. Копия той картины… потрясающая. И все же она создана ради обмана. Ты могла бы творить великие произведения искусства, если бы сосредоточилась на трудолюбии и красоте, а не богатстве и лжи.
— То, что я делаю, — великое искусство.
— Нет. Ты копируешь великое искусство других. То, что делаешь ты, в техническом отношении великолепно, но полностью бездуховно.
Шай чуть не выпустила заготовку, пальцы напряглись. Как он посмел? Одно дело — угрожать казнью, но оскорблять ее искусство? Он поставил ее в один ряд с… с теми ремесленниками, что штампуют вазу за вазой!
Она с трудом успокоилась и нацепила на лицо улыбку. Тетушка Сол однажды наказала ей отвечать улыбкой на худшие оскорбления и грубостью — на незначительные. Тогда никто не догадается, что у тебя на сердце.
— Так как вы собираетесь держать меня в узде? Мы выяснили, что я подлая мерзавка и мне не пристало слоняться по коридорам дворца. Вы не можете ни связать меня, ни доверить мою охрану собственным стражникам.
— Ну, — начал Гаотона, — по возможности я буду лично следить за твоей работой.
Шай предпочла бы Фраву, ею вроде легче манипулировать, но и так сойдет.
— Как пожелаете. Но человеку, который ничего не смыслит в подделывании, будет скучно.
— Я сюда не развлекаться пришел. — Гаотона махнул на капитана Зу. — Пока я здесь, меня будет охранять капитан Зу. Он единственный из наших бойцов осведомлен, насколько серьезно ранен император, и только ему известно о наших планах на твой счет. Остальную часть дня за тобой будут присматривать другие стражники, и тебе запрещено говорить с ними о своей работе. Мы не допустим никаких слухов.
— Не волнуйтесь, я буду молчать, — пообещала Шай, на этот раз честно. — Чем больше людей знает о подделке, тем скорее она не удастся.
«К тому же, — подумала она, — стоит мне рассказать стражникам, вы их не задумываясь казните, чтобы сохранить тайну».
Бойцов она не любила, но еще больше не любила империю, а стражники — по сути те же рабы. Бессмысленные убийства были Шай не по душе.
— Вот и отлично, — произнес Гаотона. — А за дверью ожидает вторая гарантия того, что ты отнесешься к своему заданию с должным вниманием. Капитан, будьте добры.
Зу открыл дверь. Рядом со стражниками стоял человек в плаще. Он прошел в комнату упругой, но какой-то неестественной походкой. Как только Зу закрыл дверь, незнакомец скинул капюшон, явив лицо с молочно-белой кожей и красными глазами.
Шай тихонько зашипела сквозь зубы.
— И вы мое ремесло зовете кощунством?
Не ответив, Гаотона поднялся со стула и поприветствовал вошедшего:
— Расскажи ей.
Мужчина изучающе приложил к двери длинные белые пальцы.
— Я нанесу руну вот сюда, — произнес он с акцентом. — Если она попытается покинуть комнату или переделать руну или дверь, я об этом узнаю. И за ней отправятся мои питомцы.
Шай бросило в дрожь. Она свирепо глянула на Гаотону:
— Кровопечатник. Вы пригласили во дворец кровопечатника?
— Не так давно он доказал свою полезность, — ответил Гаотона. — Он преданный и благоразумный. А еще очень полезный. Порой приходится прибегать к помощи тьмы, чтобы сдержать еще большую тьму.
Шай тихо зашипела, когда кровопечатник достал что-то из складок одежды — грубую костяную духопечать. Значит, его «питомцы» тоже костяные — подделки человеческой жизни, сработанные из скелетов усопших.
Кровопечатник перевел взгляд на нее.
Шай отпрянула.
— Вы же не думаете, что…
Зу схватил ее за руки. Ночи, какой он сильный! Шай запаниковала. Ее знаки сущности! Ей нужны ее знаки сущности! С ними она может бороться, бежать, скрываться…
Зу порезал ей тыльную сторону руки. Шай едва почувствовала неглубокую рану, но не оставляла попыток вырваться. Подошел кровопечатник, обмакнул свой ужасный инструмент в кровь Шай и приложил печать к центру двери.
Когда он убрал руку, на двери остался светящийся красный оттиск в форме глаза. В тот миг, когда кровопечатник прижал печать, Шай ощутила резкую боль в месте пореза.
Она ахнула, распахнув глаза. Еще никто не осмеливался проделать с ней такое. Лучше бы ее казнили! Лучше бы ее…
«Возьми себя в руки, — приказала она себе. — Стань той, кто сможет это вынести».
Шай глубоко вздохнула и стала другим человеком. Той версией себя, что сохраняет спокойствие даже в подобной ситуации. Это была грубая подделка, просто мысленная уловка, но она сработала.