— Давайте проверим следующую.
Шай сделала вид, что не обратила внимания на взгляд Гаотоны. Не до обид. Тетушка Сол всегда говорила, что для Шай самая большая опасность в жизни — гордыня.
— Ладно, — согласился Гаотона. — Но кое-что не дает мне покоя. Из того немногого, что ты поведала о самом процессе, я так и не понял, почему печати вообще на мне работают. Разве тебе не нужно знать точное прошлое объекта, чтобы на него подействовала печать?
— Чтобы они держались — да. Как я говорила, все дело в правдоподобии.
— Но это совершенно неправдоподобно! У меня нет брата.
— Что ж, попробую объяснить. — Шай уселась поудобнее. — Я переписываю вашу душу, чтобы она совпала с душой императора. Точно так же я переписала прошлое окна, чтобы вставить новый витраж. В обоих случаях это работает из-за эффекта узнавания. Оконная рама знает, как должен выглядеть витраж, он был там раньше. И хотя новое окно не точно такое же, что прежде, печать держится, потому что оно соответствует общей концепции витража. Вы провели с императором очень много времени. Ваши души привычны друг другу так же, как привычны друг другу оконная рама и витраж. Вот почему мне приходится проверять печати на ком-то вроде вас, а не на себе. Когда я ставлю печать, то будто… будто предлагаю вашей душе частицу чего-то знакомого. Печать схватится, только если частица очень маленькая, и продержится недолго — лишь то время, пока, как я и сказала, душа считает ее знакомой частью Ашравана.
Гаотона посмотрел на нее с недоумением.
— Наверное, вам все это кажется суеверной чепухой? — спросила Шай.
— Все это… довольно мистично. — Гаотона развел руками. — Оконной раме знакома «концепция» витража? Душе понятна концепция другой души?
— Эти процессы существуют за пределами нашего понимания. — Шай приготовила следующую печать. — Мы думаем об окнах, мы знаем об окнах; окно обретает или не обретает… смысл в духовной реальности. В своем роде оно обретает жизнь. Хотите верьте, хотите нет, это не важно. Главное, что я могу опробовать на вас эти печати, и если они продержатся хотя бы минуту, значит, я на верном пути. В идеале нужно испытывать их на самом императоре, но в таком состоянии он не способен ответить на мои вопросы. Необходимо, чтобы печати не просто схватились, но действовали все вместе, поэтому вам придется описывать свои ощущения, чтобы я могла подправить узор. Вашу руку, пожалуйста.
— Хорошо.
Гаотона подобрался. Шай прижала к его руке печать, провернула ее вполоборота, но как только отняла, оттиск развеялся облачком красного дыма.
— Проклятье, — вздохнула Шай.
— Что случилось? — Гаотона провел пальцами по руке, но только размазал обычные чернила. Печать развеялась так быстро, что чернила даже не успели слиться с кожей. — Что ты на этот раз со мной сделала?
— Похоже, что ничего. — Шай выискивала изъяны на клише. Их не было. — С этой я ошиблась, причем серьезно.
— А что за печать?
— Причина, по которой Ашраван согласился стать императором, — ответила Шай. — Ночи в огне! В этой я была уверена.
Покачав головой, Шай отложила печать. Видимо, Ашраван решил стать императором не из глубинного желания утвердиться в глазах семьи и наконец выйти из тени брата.
— Я могу объяснить, почему он это сделал, поддельщица, — сказал Гаотона.
Шай окинула его взглядом. «Этот человек поощрял Ашравана взойти на императорский трон, — подумала она. — И в итоге Ашраван его за это возненавидел. Наверное».
— Ну хорошо. И почему?
— Он хотел произвести изменения в империи.
— В дневнике он об этом не упоминает.
— Ашраван был скромным человеком.
Шай подняла бровь. Это противоречило докладам, которые ей принесли.
— О, он бывал вспыльчив, — пояснил Гаотона. — В спорах он едва ли не впивался в оппонента зубами и не отпускал, пока не убеждал в своей точке зрения. Но как человек он был… в глубине души он был скромным. Ты должна понять в нем эту черту.
— Ясно.
«Ты ведь и с ним вел себя так же? — подумала Шай. — Этот разочарованный взгляд, этот подтекст, что нам нужно стараться быть лучше». Не только Шай казалось, будто Гаотона относится к ней как дед, недовольный внучкой.
Ее так и подмывало отказаться от его помощи. Но… он сам предложил свою кандидатуру для проверок. Он считал ее занятие ужасным и настоял на том, чтобы взять наказание на себя, а не посылать другого.
«Ты ведь искренен, старик», — подумала Шай.
Гаотона откинулся на спинку стула и с отрешенным взглядом размышлял об императоре. В Шай проснулось недовольство.
Многие поддельщики насмехались над честными людьми, считая их легкой добычей. Они заблуждались. Честный человек не значит наивный. Дурака что честного, что бесчестного обмануть одинаково легко, просто нужны разные подходы.