Есть только вопросы. Ответов нет.
Зато есть иная, пока еще гипотетическая, версия.
Маленков сознательно использовал поездку Берия в Берлин. Направил его туда, чтобы выиграть время. Успел привлечь на свою сторону двух заместителей Лаврентия Павловича по МВД — Серова и Круглова. Заместителя Булганина — Жукова. Да еще генерала Москаленко.
Обеспечив себе поддержку армии и части сил МВД, вызвал Хрущева, Булганина, Микояна. В открытую заявил, что у него имеются доказательства их участия в заговоре, в антипартийных действиях. Предъявил ультиматум: или они на заседании президиума ЦК поддержат предложение об аресте Берия, либо сами будут арестованы. Тут же, в его кабинете.
Для Хрущева, Булганина, Микояна выбора не было. Они безоговорочно приняли предъявленные им условия. Заверили в поддержке. И сдержали слово.
В том же кабинете председателя Совета Министров СССР, в кремлевской резиденции Сталина, Берия 26 июня был арестован.
В эти часы в Москву входили танки Таманской дивизии. По Киевскому шоссе, Дорогомиловской улице, через Бородинский мост. На Смоленской площади свернули налево, на Садовое кольцо. И далее — к центру. К стратегическим точкам города.
Глава тридцатая
И все же главные события произошли чуть позже. Отстранение Берии, сопровождавшееся беспрецедентным вводом войск в Москву, вынудило узкое руководство объяснить происшедшее. Для того созвать пленум, проходивший со 2 по 7 июля. На нем, естественно, поначалу речь шла исключительно о прегрешениях бывшего шефа госбезопасности, действительных и мнимых. Ведь Лаврентию Павловичу предстояло стать не только очередным олицетворением зла, но и ответственным за все неудачи, ошибки режима в прошлом и настоящем, которые можно было бы отнести на его счет.
Ничуть не заботясь об истине, выступавшие обвиняли Берию во всем, что только не всплывало в их памяти. Так, Микоян заметил: «В первые дни после смерти товарища Сталина он (Берия. — Ю. Ж.) ратовал против культа личности. Мы понимали, что были перегибы в этом вопросе и при жизни товарища Сталина. Товарищ Сталин круто критиковал нас. То, что создают культ вокруг меня, говорил товарищ Сталин, это создают эсеры».
Анастасу Ивановичу вторил уже бывший член ПБ А. А. Андреев. «Он (Берия. — Ю. Ж.)… начал дискредитировать имя товарища Сталина, наводить тень на величайшего человека после Ленина… Я не сомневаюсь, что под его (Берия. — Ю. Ж.) давлением вскоре после смерти товарища Сталина вдруг исчезает из печати упоминание о товарище Сталине… Появился откуда-то вопрос о культе личности».
Поступая так, заведомо зная, что уж кто-то, но только не Лаврентий Павлович имел отношение к кампании по десталинизации, Микоян и Андреев, возможно, пытались исключить в будущем то, что пытался сделать Маленков. О чем Микоян как член президиума ЦК должен был знать наверняка. Зная, помня, сознательно порочил идею, приписывая ее очередному «исчадию ада», «врагу партии и государства». Однако Маленкова не смутило происходившее. В заключительном слове, начав с прегрешений Берии, неожиданно для всех присутствовавших перешел к совершенно иному. Заговорил о том, что предполагал сказать еще в апреле:
«Прежде всего, надо открыто признать, и мы предлагаем записать это в решении Пленума ЦК, что в нашей пропаганде за последние годы имело место отступление от марксистско-ленинского понимания вопроса о роли личности в истории. Не секрет, что партийная пропаганда вместо правильного разъяснения роли коммунистической партии, как руководящей силы в строительстве коммунизма в нашей стране, сбивалась на культ личности… Вы должны знать, товарищи, что культ личности Сталина в повседневной практике руководства принял болезненные формы и размеры, методы коллективности в работе были отброшены, критика и самокритика в нашем высшем звене руководства вовсе отсутствовали. Мы не имеем права скрывать от вас, что такой уродливый культ личности привел к безапелляционности единоличных решений и в последние годы стал наносить серьезный ущерб делу руководства партией и страной».
Маленков не ограничился теоретическими рассуждениями. Подверг нелицеприятной критике дискредитацию Сталиным в октябре 1952 года Молотова и Микояна. Негативно охарактеризовал взгляды, высказанные Сталиным в феврале 1953 года при обсуждении проблем сельского хозяйства. Не менее резко оценил отнесенное на счет Сталина предложение о строительстве Главного туркменского канала, весьма обоснованно раскритиковал ряд положений работы Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР». Наконец, выплеснул нерастраченные в апреле эмоции, произнеся многообещающие слова: