В том же 1936 году западные демократии в очередной раз проявили политическую близорукость. Позволили Германии и Италии активно вмешаться в гражданскую войну в Испании. Оказать помощь мятежным войскам Франко, вместе с теми испытать в боевых условиях новую военную технику, опробовать новые «методы» ведения войны. Такие, как бомбардировку мирных городов и даже полное их уничтожение, что было продемонстрировано в Гернике.
Позиция западных демократий по отношению к гражданской войне в Испании, нашедшая наиболее отчетливое выражение в сознательном бездействии лондонского Комитета по невмешательству, явилась одной из двух форм сложившейся к тому времени политики потворства агрессорам. Подчеркнутое самоустранение от событий, чем бы чреваты они ни были, позволяло правительствам Великобритании и Франции добиваться желаемого. Не применять к тем странам, которые неустанно расшатывали существовавшую систему безопасности, целенаправленно подрывали ее, надлежащих решительных мер, не восстанавливая их, как казалось, против себя. А заодно создавать о себе в глазах собственного населения представление как о миротворцах. Другим примером такого невмешательства стала реакция на действия Токио.
Еще в сентябре 1931 года японская армия под явно надуманным предлогом вторглась в Северо-Восточный Китай и оккупировала его, попытавшись скрыть откровенный захват образованием там марионеточного по общему признанию государства — Манчжоу-Го. Практически одновременно японские войска захватили и Шанхай, поставив под угрозу дальнейшее существование англо-французской полуколониальной системы зон интересов (сеттельментов). Однако в обоих случаях и западные демократии, и Лига наций ограничились ничем не значащими заявлениями, чисто формальным осуждением да отказом признать Маньчжоу-Го. Даже летом 1937 года, когда обе японские группировки, северная и южная, начали широкомасштабные боевые действия против регулярной китайской армии, продвигаясь навстречу друг другу и неуклонно расширяя зону оккупации, Великобритания, Франция и США остались всего лишь безучастными наблюдателями, ничуть не заботясь о грядущих последствиях подобного попустительства.
Столь же опасной оказалась и иная форма потворства агрессорам. Та, что в канун мировой войны стала характерной для Европы — «умиротворение». Стремление любой ценой, но непременно за чужой счет, за счет жизненных интересов малых стран, их территориальной целостности и даже независимости, хоть на время удовлетворить неуемную алчность Берлина и Рима, оттянуть неизбежную страшную развязку. Впервые подобную уступчивость продемонстрировали Лондон и Париж всего через два месяца после вторжения итальянских армий в Эфиопию. В декабре 1935 года министры иностранных дел Великобритании — Самуэль Хор и Франции — Пьер Лаваль поспешили сами предложить Муссолини аннексировать две эфиопские провинции, Огаден и Тигре. Однако Риму уступка показалась слишком незначительной, и мирная беззащитная африканская страна была захвачена полностью. Следствием же такого беззастенчивого нарушения международного права стала отмена Лигой наций всех санкций, ею же и введенных по отношению к Италии.
Подобная политика к ничем неприкрытой агрессии внушила Германии, Италии и Японии чувство вседозволенности и безнаказанности, уверенности, что любые их действия, какими бы они ни были, не встретят ни осуждения, ни преграды. Эта политика послужила поводом для активного сближения ради скорейшего достижения общих целей нацистского и фашистского режимов. Привела к подписанию Нейратом и Чиано 22 октября 1936 года протокола, предусматривавшего проведение Германией и Италией общей, скоординированной внешней политики. Этот протокол по сути был договором о создании военного агрессивного блока (неделю спустя названным Муссолини «осью Берлин — Рим», вокруг которой, мол, отныне будут вынуждены вращаться все европейские страны, хотят они того или нет).