Естественно, если бы так было на самом деле, каждый бы возмутился такому злодейству. Это же совершенно противоестественно! Врач должен лечить, оберегать здоровье, а не убивать жизнь, не убивать человека.
Если бы Сталин был нормальным человеком, то он по-другому бы реагировал на это письмо. Мало ли таких писем поступает от людей с ненормальной психикой. Сталин был очень восприимчив к подобной литературе. Я считаю, что эта женщина тоже была продуктом сталинской политики. Сталин внедрил в сознание людей, что мы окружены врагами, что в каждом человеке нужно видеть неразоблаченного врага. Сталин призывал к бдительности и говорил, что даже если в доносе есть 10 процентов правды, то это уже положительный факт. Но это 10 процентов! А поддаются ли вообще учету проценты правды в таких письмах, как подсчитать эти проценты? Это была политика больного человека. Жданова лечили кремлевские врачи. Надо полагать, что все лучшие светила, которые были известны среди медицинского мира Советского Союза, привлекались для работы в Кремлевской больнице. Кто его лечил конкретно, я сейчас не помню.
Был арестован Владимир Никитич Виноградов, которого, когда он был уже освобожден, я больше, лучше узнал. Он не раз консультировал меня.
Арестовали Василенко — крупнейшего врача и профессора. Я мало его знал лично.
Вместе с Виноградовым и Василенко была арестована целая группа крупных врачей, которые тогда работали в Кремлевской больнице и имели какое-то соприкосновение с лечением Жданова.
Арестовали этих людей, и тут же Сталин широко разослал письмо этой Тимашук со своей припиской, где он мобилизовывал гнев масс против врачей, которые «учинили такое злодеяние» и умертвили Жданова.
У Жданова было очень подорвано здоровье. Я не знаю, какими он недугами страдал, но одним из главных было то, что он потерял силу воли и не мог уже регулировать, когда остановиться в питейных делах. На него жалко было смотреть. Я даже помню (а это редкое явление), как Сталин в последнее время другой раз прикрикивал на него, что ему не следует пить. Жданов вынужден был страдать и наливать себе фруктовую воду, когда другие наливали вино или более крепкие спиртные напитки. Нужно полагать, что если сдерживал Сталин, — а это невероятно, — то дома он был уже без контроля.
Этот порок убил Щербакова и в значительной степени предопределил и ускорил смерть Жданова.
Начались допросы. Я сам слышал, как Сталин часто звонил Игнатьеву. Тогда Игнатьев был министром госбезопасности. Я знал Игнатьева. Он был больной человек. Это был человек мягкого характера, вдумчивый и располагающий к себе. Я к нему очень хорошо относился. В то время у него был инфаркт и он сам был на краю гибели. Сталин ему звонит, а мы знали, в каком физическом состоянии он находится. Он с ним разговаривал по телефону в нашем присутствии. Сталин выходил из себя, орал по телефону, угрожал ему, что он его сотрет в порошок, и требовал бить, бить их, кандалы надеть.
Василенко был, кажется, в Китае в это время. Его отозвали из Китая, и как только он переехал советскую границу, ему надели, как говорили, кандалы.
Я не знаю, все ли, но у меня отложилось в памяти, что они сознались в своих преступлениях. Я сейчас не могу осуждать тех, кто оклеветал себя. Слишком много передо мной прошло разных людей, разных характеров, честных и преданных нашей партии, революции, которые сознавались. Примером тому — Мерецков, который доживает свой век, ходит, согнувшись в дугу, и который признал, что он английский шпион. Врачи тоже попали не в лучшее положение, и они тоже признались.
Виноградов лечил Сталина, а его редко врачи лечили. Он не пощадил и его, арестовал, его тоже били. Наверное, били. Всех били. Я сейчас не помню, сознался он или не сознался, но он тоже попал в общую кашу.
Так возникло дело врачей, позорное дело».
Комитет «Совинформбюро»
4 мая на последней странице советских газет в разделе «Хроника» было опубликовано известное сообщение: «М. М. Литвинов освобожден от обязанностей народного комиссара иностранных дел по его просьбе».
Изучение архивных документов показывает, что это решение было окончательно принято 3 мая где-то около 16 часов. В этот обычный для М. М. Литвинова день он принял британского посла У. Сидса, отправил несколько телеграмм, в том числе в Читу, Харбин (Китай) и др. Но вдруг на проекте телеграммы в Шара-Сумэ (Китай), полученной в отделе в 17 час. 20 мин. за подписью зам. заведующего Восточным отделом С. К. Царапкина и с визой М. М. Литвинова, фамилия последнего оказалась зачеркнутой и появилась таинственная буква «М». Часом позже пошла телеграмма в Прагу, где фамилия Литвинова вновь была зачеркнута и впервые появился значок «В. М.», ставший хорошо знакомым целому поколению советских дипломатов периода войны и первых послевоенных лет.