— Можно, товарищи, — согласился именитый гость.
Сразу выскочило из толпы с десяток фотографов. Люся М. из соседнего дома по воле судьбы оказалась рядом с Леонидом Ильичом. А была она, надо сказать, баба-огонь — ни одна кофточка не могла уместить ее сдобные телеса. Во всем крутая. Кустодиевская фактура.
Брежнев окинул наметанным взглядом свою соседку и остался доволен. Бережно взял Люську за локоток:
— Не дают проходу мужики, а?
— Были мужики, Леонид Ильич, да все перевелись, — расцвела женщина.
— Куда смотрит ваш горком партии? — пробасил генсек. Окружение, как по команде, громко засмеялось.
— Вот нам бы такого мужика, как вы, — осмелела соседка, — нарожали бы богатырей.
— Укатали Сивку крутые горки, — добродушно прошамкал высокий гость.
— А вы… — и Люська (только подумать!) прижалась губами к самому уху генсека и что-то страстно стала шептать. На людей в черных костюмах больно было смотреть: их словно било током. Не знали, как поступить. Вдруг Брежнев по-мальчишески захихикал:
— Есть желающие? Ну, ну… Мы посоветуемся…
Когда фотографы сделали исторический снимок и генсек шел к машине, он будто что-то вспомнил и подозвал генерала, который в последние годы не отходил от него ни на шаг. Они минут пять шушукались, а дальше пошло все своим ходом без сучка и задоринки. Около генсека уже сидели те, кто был намечен еще в столице.
Так вот, через недели три Люсю вызвали в Москву, а еще через месяц с 23 женщинами она снова отправилась в столицу, и там в Кремлевской больнице жаждущим сделали искусственное осеменение «для коммунистического эксперимента», как им объяснили. В числе осчастливленных была и Мария.
Результат того брачного путешествия таков: родили 19 женщин, двойня получилась только у Марии. И вот что любопытно: две женщины из «команды» были… замужем и поехали с согласия своих супругов.
Мария рассказывала, что физически все — крепыши. Три отличника, шесть хорошистов, остальные — активные общественники.
— Выходит, семья без урода?
— Есть, есть! — засмеялась Мария. — У Оксаны сынок кроме танцев не хочет ни о чем думать. Представьте, двенадцать лет, а уже свидание девчонкам назначает. Правда, ловок и пригож, бесенок!
Это же счастье, настоящее счастье выпало на нашу долю. Так что дело Л. И. Брежнева живет в Днепродзержинске в самом буквальном смысле слова.
— Мария, а вы и ваши товарки материальную помощь получали?
— Никогда! Мы были сразу предупреждены, чтобы не рассчитывали на алименты. Хватит, сказали в больнице, и того, что получили. Да мы и не претендовали. Вскоре же осиротели, так что и спрашивать то не с кого было. Жил бы, может, не забыл бы… Жаль, рано умер.
— А по какому принципу подбирали «жен» для генсека?
— Ни по какому. Все Люськины подружки. Доверился он ей с первого взгляда. Все равно, что полюбил.
От праздничного стола до тюремной камеры — один шаг
«19 декабря 1981 года в Кремле торжественно отпраздновали 7 5-летне Леонида Ильича Брежнева — юбилей, которому суждено было стать последним в его жизни, — пишут В. Соловьев и Е. Клепикова. — Трудно сказать, насколько доходило до сознания кремлевского вождя то, что происходило вокруг него: больной и немощный после нескольких ударов и инфарктов, с неуправляемыми движениями, со спотыкающейся походкой, со стянутыми, неподвижными мускулами лица, с запинающейся и невнятной речью, с тяжелым, прерывистым дыханием, он производил тягостное впечатление. Дни рождения были последней отрадой этого впавшего в детство старика. В предыдущем году даже пришлось, дабы не омрачать день рождения, на несколько дней отложить сообщение о смерти премьера Косыгина: он умер как раз накануне назначенного торжества. Брежнев стал сентиментален и плакал при упоминании своего имени, при вручении подарков и орденов. Последних на этот раз было особенно МНОГО: помимо советских он получил высшие ордена стран так называемого социалистического содружества, которые привезли их руководители. Вместе с ними и президент Афганистана Бабрак Кармаль прицепил к лацкану брежневского пиджака афганский орден Свободы. Кремлевский старец обнял благодарного сатрапа, трижды расцеловал его и в очередной раз прослезился.
Заметил ли при этом Брежнев, что среди полученных в ходе празднества орденов не хватало польского, а среди гостей отсутствовал диктатор Польши Войцех Ярузельский, совершивший неделю назад военный переворот? Генералу было сейчас, конечно, не до юбилеев: хватало дел у себя дома. Но тем не менее он совершал серьезное нарушение византийского церемониала Кремля: сам не приехал, так хоть бы орден прислал… В иные времена Кремль не замедлил бы отреагировать. На сей раз смолчал. Но вовсе не потому, что признавал более либеральные по сравнению со сталинскими порядки. Заниматься Ярузельским стало сейчас недосуг. За фасадом славословий и поздравлений увешанному орденами и регалиями, впавшему в детство старику борьба за власть вступила в решающую силу. По сути, здесь, в Москве, положение складывалось ничуть не менее, если даже не более, напряженно, чем в Польше, и хотя сюжет русской пьесы, в отличие от польской, разворачивался не на улицах, а в кабинетах, кремлевский юбилей еще больше стимулировал ее действие.