Днем на площади множество людей и автомобилей, стоишь и взгляд твой не может насытиться видом этого сверкающего храма, строгими стенами Кремля, не оторвать его от потрясающе выразитель-ного ряда могил, расположенных здесь, в центре города, являющих собой великолепный символ благодарности и победы. Если в Вене или Берлине к могилам павших на баррикадах в дни мартовской революции следует добираться много часов, а в Париже могил народных вождей просто не разыскать, здесь и в Ленинграде вместо какого-нибудь каменного сооружения или патетических памятников могилы — на центральных площадях, самый могучий и благородный призыв к памяти, самая глубокая благодарность, какую только можно себе представить. Подобно тому как в прежние времена базилика или собор, теперь эти могилы без пафоса, без пышности свободно формируют под открытым небом религиозный центр города. Это гениальное понимание важности подать идею впечатляющим зрелищем присуще революционному правительству и используется им очень широко. Правительство предписало, чтобы во всех общественных местах, в театральных фойе, на вокзалах были огромные фотографии или скульптурные изображения непоколебимого Ленина: вот он говорит, выбросив руку вперед, словно слово — сгусток энергии, вот председательствует на ответственном заседании, вот сидит веселый или смеющийся в скромном пиджаке и крестьянской шапке среди своих сподвижников. Всюду и везде — красный жезл милиционера, красная фуражка трамвайного кондуктора, высеченный на камне серп — постоянно напоминают новое время. Но нет более величественного, более потрясающего зрелища, чем эта площадь. Даже тогда, когда тени смазывают все контуры, мавзолей Ленина стоит словно черный камень в ужасающе пустой темноте сентябрьской ночи, ты видишь там, высоко наверху, над прежней резиденцией царей, развевающийся яркий, пылающий красный флаг Советов. Гениальная находка художника — этот пурпурный колыхающийся кусок материи освещается снизу, и даже в непроглядной ночной темноте видишь лишь красное пламя, это красное пламя, светящееся высоко над безлюдной площадью, над могилами, над старой крепостью и торговыми рядами, и — далеко от Москвы — над всей русской землей — счастливая мысль руководства создать что-то эффектное, показное, обернулась созданием величественного символа — маяка, указывающего путь к новому времени».
Незадолго до гибели Троцкий написал для «Лай-фа» статью «Отравил ли Сталин Ленина?» о богатейшей коллекции ядов, которой обладала советская полиция, о словах Бухарина, что «Сталин способен на все», наконец, об очень странном сообщении, которое в присутствии Троцкого, Зиновьева и Каменева Сталин сделал на заседании Политбюро: будто в конце февраля 1923 года Ленин просил у него яду на случай, если почувствует приближение нового удара. Просьба невероятная, учитывая, что к этому времени Ленин в прах рассорился со Сталиным из-за грубого и оскорбительного разговора того с Крупской, а 4 января продиктовал приписку к своему политическому завещанию о необходимости сместить властолюбца с поста Генсека.
Ленин не мог ничего просить у Сталина не только потому, что он ему не доверял, но и потому, что больше с ним не общался. К тому же самоубийство с помощью яда — это больше восточный, понятный грузину вариант. Решись Ленин в самом деле на самоубийство, он бы использовал скорее один из европейских способов. Только не похож он на самоубийцу, а тем более — на такого, который загодя обсуждает намерение уйти из жизни с кем бы то ни было, а особенно с лютым своим врагом Сталиным. Сообщение Сталина на Политбюро — чистая выдумка. С его точки зрения, оно должно было послужить для отвода от него — в случае смерти Ленина — подозрений, хотя в действительности само по себе было в высшей степени подозрительно. А еще более подозрительно то, что Сталин телеграфировал Троцкому на Кавказ невероятную дату похорон Ленина. Когда Троцкий приехал, тело вождя было уже забальзамировано, а внутренности кремированы.