Я подошел, взял.
— Возьми еще.
Взял еще, но с места не двинулся. Во мне проснулся дух вымогательства.
— Возьми всю коробку, — улыбаясь, кинул мужчина.
— И беги домой, — мягко произнесла розово-зеленая тетя Наташа. — Уже поздно. Мама будет беспокоиться.
Прижав к груди коробку, я кинулся к двери, а на пороге все-таки обернулся. Закинув бородку и приблизив к глазам маленькую книжечку, мужчина читал тете Наташе французские стихи, все еще стоя перед ней на одном колене.
Разумеется, в человеке в пенсне ренессансный Анатолий Васильевич узнал себя и был в полном восторге, долго смеялся и дерзость мою простил.
Вскоре он уехал за границу и лестное для меня сотрудничество оборвалось, и сценарий я не написал.
Через много лет поблекшая, но все еще античная Наталия Флоровна тоже как-то вспомнила этот случай. И сказала:
— Анатолий Васильевич считал себя человеком счастливым. «Мне в жизни повезло, я был близок к великому Ленину, а в молодости красив, — говорил он и вынимал из бумажника выцветшую фотографию лопоухого худенького гимназиста. — И вот теперь я министр и везу вас в концерт в бывшем автомобиле императрицы Александры Федоровны». Все это, понятно, с иронией, но и не без доли истинной удовлетворенности. Я всегда поражалась его кипучей разнообразной деятельности. Он даже в кино играл самого себя, то есть наркома просвещения, кажется, в «Саламандре» Рошаля. И был всегда пленительно чужд всякому ханжеству, чувству зависти, мести. Маяковский ругал его в газетах, на диспутах, а он неизменно принимал его у себя дома, поддерживал, восхищался талантом…
Годы, годы пронеслись, а я до сих пор слышу рокочущий голос в зале «Колосса». «Бриан…» — голос с грассирующим «р» Анатолия Васильевича, последнего шармера большевистской партии.
А вот эпизоды из книги Л. Гендлина «исповедь любовницы Сталина». Я так думаю: что все это — из сферы предположений и фантазий.
«С Верой Александровной Давыдовой я познакомился в конце 1945 года. У нас было много интереснейших и незабываемых встреч. После смерти Сталина она меня спросила:
— Вы смелый человек?
— Смотря для чего, — ответил я.
— Мне есть что вспомнить. Хотите записать повествование женщины-актрисы? Я не буду возражать, если мой рассказ станет романом. Это даже лучше, документальность обязывает.
Я ответил утвердительно.
— Почему я решила пойти на такой ответственный и рискованный шаг, поведать вам о совсем неизвестной жизни Сталина, с которым я была в интимной связи 19 лет? — проговорила Вера Александровна, нервно кусая губы. — Может быть, вы думаете, что мне нужна дополнительная слава при жизни или же шумно-скандальная после ухода в лучший мир? Если так, то вы ошибаетесь. Я имею почетные звания народной артистки РСФСР и народной артистки Грузинской ССР, ордена и медали. Три раза мне присваивалась Сталинская премия. Кроме финансовых накоплений, я получаю персональную пенсию, являюсь профессором Тбилисской консерватории, консультирую, даю частные уроки. Возможно, вы будете считать, что разгневанная и в какой-то момент отвергнутая любовница решила отомстить в прошлом всесильному, а теперь мертвому вождю? Нет, это не так. Я знала, что Сталин меня любил по-своему и всегда с нетерпением ждал моего появления… Но только теперь, когда его нет, я могу сказать, что все годы вынуждена была притворяться, играть в страсть.
Я — актриса! И, пожалуй, мне единственной на всем белом свете недоверчивый Сталин поверил до конца. Хотя был еще один человек, самый преданный из всех его помощников, — Александр Николаевич Поскребышев.
Много лет я вела двойную жизнь, которую приходилось делить между театром — репетициями, спектаклями, концертами — и его страстными, порой истерично-бурными ласками.
Говорю об этом, потому что хочу, чтобы после моей смерти человечество узнало и другого Сталина — обнаженного…
Я родилась в Нижнем Новгороде в семье землемера и народной учительницы. Вскоре наша семья переехала на Дальний Восток, в город Николаевск-на-Амуре. С детства я полюбила тайгу, рыбалки, костры, вопли и душераздирающие крики разбойного Амура. В 1920 году японцы пытались оккупировать наш город. Пришлось все бросить и бежать в Благовещенск. В 1924 году мне посчастливилось сдать экзамены в Ленинградскую консерваторию. Одним из экзаменаторов был Александр Константинович Глазунов — композитор, чьим именем мы, студенты, очень дорожили. Маститый музыкант тепло отозвался о моих вокальных данных. После того как я спела в оперной студии партию Кармен, меня пригласили в Мариинский оперный театр (театр оперы и балета имени С. М. Кирова). Сценическое крещение — паж Урбан в опере Д. Мейербера «Гугеноты».